— Думаю, это значит, что мы давно любим друг друга.
— Почти всю жизнь.
Энджи чокнулась с ним, и ей показалось, что звон бокалов возвестил о начале нового этапа жизни. Настала пора рассказать ему о Лорен, но она все никак не могла начать разговор, боясь разрушить волшебное очарование момента, когда все кажется возможным.
— Рассказывай с самого начала.
История касалась одного местного мужчины, которого в конце девяностых осудили за изнасилование и убийство нескольких пожилых женщин. Конлан сам провел расследование, и история заинтересовала его. Он был убежден, что мужчина невиновен, и анализ на ДНК подтвердил это.
— Это просто какое-то чудесное превращение, — добавил он. — Они дают мне довольно крупную сумму денег на то, чтобы я написал эту книгу и еще одну.
Они обсуждали новость и разговаривали еще почти час и за это время успели съесть десерт и расплатиться по счету.
Энджи встала и, покачнувшись, поняла, что довольно сильно опьянела. Конлан поспешил поддержать ее. Она подняла на него глаза и едва не расплакалась при виде его улыбающейся физиономии.
— Конлан, я так горжусь тобой.
Его улыбка угасла.
— Нет, так неправильно.
— Что неправильно?..
Конлан обнял ее и поцеловал, прямо посреди зала, на глазах у всех. И поцелуй получился отнюдь не родственным. Отнюдь.
— Ого, — произнесла Энджи, когда он отстранился. У нее бешено стучало сердце, ее покачивало, но она пыталась сохранять равновесие, что оказалось нелегкой задачей. А еще ее охватила дикая страсть, причем сила желания удивила ее саму. — Но нам все равно надо поговорить, — добавила она.
— Позже, — хрипло произнес Конлан, взял ее за руку и потянул за собой. — Мы идем ко мне.
Энджи сдалась. Она не могла не сдаться.
— Побежали?
— Побежали.
На улице Энджи с удивлением обнаружила, что еще светло, однако потом вспомнила, что сейчас время обеда, середина дня. Они под дождем побежали по Йеслер-стрит и свернули на Джексон-стрит. Пока Конлан искал в кармане ключи, Энджи стояла привалившись к его спине и пыталась расстегнуть пряжку его ремня.
— Черт, — выругался Конлан, вставив в отверстие не тот ключ.
Наконец замок щелкнул, и дверь открылась. Не размыкая объятий, они ввалились в подъезд и поспешили к лифту. Пока кабина медленно ползла вверх, они продолжали целоваться. Энджи горела как в огне. Она вжималась в Конлана, стремясь раствориться в нем. От возбуждения у нее перехватывало дыхание.
Двери лифта разъехались, Конлан подхватил ее на руки и понес по коридору. Еще несколько секунд — и они оказались в спальне. Он осторожно усадил ее на кровать. Она замерла, ошеломленная силой своей страсти. А ведь были времена, напомнила она себе, когда такая страсть присутствовала в ее жизни постоянно.
— Разденься, — сказала Энджи, приподнимаясь на локтях.
Конлан встал на колени перед кроватью и обхватил ее ноги.
— Не могу оторваться от тебя, — прошептал он. В его голосе слышался и восторг, и горечь, и Энджи поняла, что когда-нибудь ей придется расплачиваться за эти мгновения. Однако сейчас это волновало ее меньше всего.
25
Обнаженная, Энджи стояла у окна в спальне своего мужа — бывшего мужа — и смотрела на залив Эллиот. Очертания домов были размыты нескончаемым дождем. По виадуку в обе стороны неслись машины. Оконные стекла дребезжали от порывов ветра.
Если бы эта сцена была в кино, она бы сейчас курила сигарету и хмурилась, а на заднем фоне мелькали бы сцены из ее неудавшейся семейной жизни и вновь обретенной любви. И последним образом, который возник бы на экране, прежде чем действие вернулось бы в настоящее, был бы образ Лорен.
— У тебя озабоченный вид, — сказал Конлан.
Как же хорошо он ее знает! Хотя она стоит к нему вполоборота и он не видит выражения ее лица, он все равно все чувствует. Наверное, дело в ее позе. Он всегда говорил, что она вздергивает подбородок и скрещивает на груди руки, когда расстроена.
Энджи не повернулась к нему, а продолжала смотреть на свое бледное, расплывчатое отражение в омытом дождем стекле.
— Вряд ли это озабоченность. Я бы назвала это задумчивостью.
Пружины матраса заскрипели. Наверное, Кон сел на кровати.
— Энджи?
Наконец она отошла от окна и села рядом с ним. Он погладил ее по руке, наклонился и поцеловал в ложбинку на груди.
— В чем дело?
— Мне нужно кое-что тебе рассказать, — ответила Энджи.
Конлан отстранился:
— Звучит настораживающе.
— Существует одна девочка.
— Да?
— Она хорошая девочка. Отличница. Трудяга.
— А какое отношение она имеет к нам?
— В сентябре я взяла ее на работу. Она работает в ресторане примерно двадцать часов в неделю. Ну, после школы и по выходным. У нас никогда не было официантки лучше, хотя мама категорически отказывается признавать это.
Конлан пристально посмотрел на нее:
— Так в чем состоит ее ужасный недостаток?
— У нее нет ни одного.
— Энджи Малоун, я хорошо тебя знаю. О чем мы тут беседуем? С какой стати ты рассказываешь мне об этой девочке, величайшей официантке всех времен и народов?
— Мать бросила ее.
— Бросила?
— Просто взяла и уехала.
По лицу Конлана промелькнула тень.
— Сейчас ты мне скажешь, что нашла ей жилье…
— Предоставила ей жилье.
Конлан тяжело вздохнул:
— Она живет у тебя?
— Да.
В его лице отчетливо проявилось разочарование — и в голубых глазах, и в опустившихся уголках рта.
— Итак, теперь у тебя в доме живет подросток.
— Все не так. Во всяком случае, не так, как было раньше. Я просто буду помогать ей, пока…
— Пока что?
Энджи спрятала лицо в ладонях.
— Пока не родится ребенок.
— О, черт, — выдохнул Конлан, быстро вставая.
— Кон…
Он влетел в ванную и захлопнул за собой дверь.
Энджи показалось, что ее ударили в солнечное сплетение, хотя она и предполагала такую реакцию. Но разве у нее был выбор? Со вздохом она подняла с пола свои вещи, оделась, села на кровать и стала ждать.
Наконец Конлан вышел. На нем были потертые джинсы «Ливайс» и бледно-голубая футболка. Судя по выражению его лица, он больше не злился, но вид у него все равно был усталый и поникший.
