– Особенно прекрасно, – взглянул ему в глаза
Эберсбах, – стало после того, как обыскали твой кабинет.
– М-да. Этого я боялся.
– И правильно. По моему скромному разумению,
инквизиторы еще не сидят у тебя на шее только потому, что не закончили
инвентаризовать дьявольства, которые у тебя нашли. От Стерчей Кантнер может
тебя защитить, но от Инквизиции, пожалуй, нет. Когда разнесется весть о твоем
чернокнижестве, он выдаст тебя сам. С потрохами. Не езди с нами до Вроцлава,
Рейневан. Отойди раньше и беги, скройся где-нибудь. Я тебе добром советую.
Кстати, при оказии, – бросил как бы мимоходом Эберсбах. – Ты
действительно разбираешься в магии? Я, понимаешь, недавно познакомился с одной…
девицей… Ну… Как бы сказать… Не помешал бы какой-нибудь эликсир…
Рейневан не ответил. От головы кортежа долетел окрик.
– В чем дело?
– Быкув, – догадался Бычок. – Корчма «Под
гусаком».
– Ну и слава Богу, – вполголоса добавил Якса из
Вишни, – а то я уж зверски проголодался из-за сраной охоты.
Рейневан на сей раз опять не ответил. Однако исходящее из
его внутренностей протяжное бурчание было красноречивым сверх меры.
Корчма «Под гусаком» была большой и наверняка пользовалась
известностью, потому что была полна гостей. И местных, и приезжих. Это было
видно по лошадям, телегам и шатающимся вокруг них слугам и вооруженным людям. К
тому времени, когда кортеж князя Кантнера с большим фасоном и шумом въехал во
двор, корчмарь был уже предупрежден. Он вылетел из дверей будто каменный шар из
бомбарды, разгоняя птицу и разбрызгивая навоз и помет. Теперь он переступал с
ноги на ногу и прямо-таки перегибался в поклонах.
– Добро пожаловать, добро пожаловать. Бог – в
дом, – пыхтел он. – Какая честь, какой почет, что ваша светлейшая
милость…
– Что-то людновато здесь сегодня. – Кантнер
соскочил с удерживаемого слугой гнедого. – Принимаешь кого-то? Это кто же
тут горшки опоражнивает? Думаю, хватит и для нас?
– Несомненно, хватит, несомненно, – заверял
корчмарь, с трудом ловя воздух. – Да уж и не людно вовсе… Потаскух, голиардов
[56]
и кметов я выгнал, едва ваших милостей на тракте приметил.
Совсем свободна изба ноне. Аркер тожить свободен. Только вот…
– Только что? – насупил брови Рудигер Хаугвиц.
– Гости в избе. Важные и духовные особы… Послы. Я не
посмел…
– Ну и хорошо, что не посмел, – прервал
Кантнер. – Меня б опозорил на всю Олесьницу, коли б посмел. Гости – это
гости! А я – Пяст, а не сарацинский султан. Для меня никакой не урон быть рядом
с гостями. Входите, господа.
В несколько задымленной и переполненной ароматами капусты
комнате действительно было не очень людно. Да и занят-то был всего один стол,
за которым сидели трое мужчин. Все с тонзурами. На двоих были одежды,
характерные для духовных лиц в пути, но такие богатые, что их владельцы никак
не могли быть простыми плебанами. На третьем была доминиканская ряса.
Видя входящего Кантнера, духовные особы поднялись с лавки.
Тот, что был в самой богатой одежде, поклонился, но без всякого подобострастия.
– Ваша милость князь Конрад, – проговорил он,
доказав хорошую осведомленность, – воистину большая для нас честь. Я, с
вашего разрешения, Мачей Корзбок, официал
[57]
познанской
епархии, направляюсь во Вроцлав, к брату вашей милости епископу Конраду с
миссией от его преосвященства епископа Анджея Ласкара. А это мои спутники, как
и я, из Гнёзна во Вроцлав направляющиеся: пан Мельхиор Барфусс, викарий его
преподобия Христофора Ротенгагена, епископа Любушского. А также преподобный Ян
Неедлы из Высоке, prior Ordo Praedicatorum,
[58]
направляющийся
с миссией от краковского провинциала ордена.
Бранденбуржец и доминиканец показали тонзуры, Конрад Кантнер
ответил легким наклоном головы.
– Ваша милость, ваши преосвященства, – проговорил
он в нос. – Мне приятно будет откушать в столь достойном обществе. И
побеседовать. Побеседуем же, если это не наскучит вашим преподобиям, мы и здесь,
и в пути, поскольку я также еду во Вроцлав с дочерью… Подойди, Агнешка.
Поклонись слугам Христовым.
Княжна сделала реверанс, наклонила головку, намереваясь
поцеловать руку, но Мачей Корзбок остановил ее и быстро перекрестил. Чешский
доминиканец сложил руки, наклонил голову, пробормотал короткую молитву, добавив
что-то о clarissima puella.
[59]
– А это, – продолжал Кантнер, – господин
сенешаль Рудигер Хаугвиц. Это – мои рыцари и мой гость…
Рейневан почувствовал, как его дернули за рукав.
Послушавшись жеста и шипения Кромпуша, он вышел с ним во двор, где по-прежнему
не прекращалась вызванная прибытием князя суматоха. Во дворе их поджидал
Эберсбах…
– Я кое-что разузнал, – сказал он. – Они были
здесь вчера. Вольфгер Стерча сам-шесть. Выспрашивал я также тех, из
Великопольши. Стерчи задерживали их, но не смели навязываться духовным особам.
Однако, судя по всему, они ищут тебя на вроцлавском тракте. Я бы на твоем месте
бежал.
– Кантнер, – буркнул Рейневан, – меня защитит…
Эберсбах пожал плечами:
– Воля твоя. И шкура. Вольфгер очень громко и подробно
излагал, что сделает с тобой, когда поймает. Я на твоем месте…
– Я люблю Адель и не брошу ее! – вспыхнул
Рейневан. – Это во-первых. А во-вторых… Куда бежать-то? В Польшу? Или,
может, в Жмудь?
– Недурная мысль. Я имею в виду Жмудь.
– Вон, зараза! – Рейневан пнул крутящуюся у ног
квочку. – Ладно. Подумаю. И что-нибудь вымыслю. Но для начала поем.
Подыхаю с голоду, а запах здешней капусты меня доконает.
