Адам с благодарностью принял сигареты, и в следующий миг его уже выводили из каюты и спускали в недра корабля. Теперь двигатели заработали на полную мощность, он слышал их, чувствовал вибрацию под ногами. «Судно уходит из враждебных вод, — подумал он. — Уходит домой».
Искупавшись — он так тщательно отмывался, будто хотел очистить саму душу, — и переодевшись в сухое, Адам сел на кровать и стал ждать, когда кто-нибудь придет и сопроводит его в лазарет. Ухо и кисту на плече распирало и жгло. Адам подсознательно ждал, что Коль появится у него в голове, призовет его быть сильным, верить в себя. Но умом понимал, что этого никогда больше не случится. Операция закончилась. Адам закрыл глаза, попытался собраться с мыслями. Потом взял сигареты РОМа и поднялся на палубу, прихватив с собой стилет в футляре.
На палубе никого не было. Стояла теплая ночь, но по глади океана гулял холодный бриз. Адам перегнулся через планшир, прислушиваясь к гулу двигателей, наблюдая, как пенный хвост растворяется в море. Вода была чернильного цвета, и таким же было небо; звезды раскинулись над головой, как шатер светящихся насекомых, застывших во времени. Адам курил сигарету за сигаретой, позволяя ветру вырывать дым у себя изо рта. Табак был едким, насыщенным, более крепким, чем в сигаретах за пределами Израиля. Он обжигал горло и притягивал электрические разряды воспоминаний.
Адам задумался о том, где сейчас Франц Грубер, он же Авнери. Авнери, который всегда верил, что идет на шаг впереди. Илан Авнери, который ни на секунду не усомнился, что Адам просто опальный оперативник, и ни за что бы не догадался, что этот опальный оперативник выполняет операцию для подразделения, о существовании которого он, Илан, не имеет ни малейшего понятия. Эта миссия много раз стравливала Адама с Бюро; много раз Бюро пыталось поймать и даже убить его, видя в нем в лучшем случае сорвавшегося с цепи кретина, а в худшем пособника врага. Но и Адам в долгу не оставался. Альтернативы у него не было; раскрыться, даже самому Бюро, означало бы нанести Израилю гораздо больший вред, чем это могли сделать отдельные стычки с оперативниками в Лондоне. В конце концов, агенты МРБ уже успели просочиться в Бюро; кто знает, насколько глубоко ушли их корни.
Адам обернулся и увидел старшую из тех, кого он называл Коль. Она стояла рядом, перегнувшись через планшир. Давно она здесь?
— Ты в порядке? — просто спросила она.
— Не знаю, как ответить на этот вопрос, — сказал Адам.
Наступила пауза. Адам предложил женщине сигарету. Пламя зажигалки на миг подсветило ее лицо оранжевым, потом все снова погрузилось во мрак.
— Иногда верить опасно, — метко сказала она.
— Очень мило слышать это от тебя, — с горечью отозвался Адам. — Но таковы были мои инструкции, верно? Забыть о прошлом «я», похоронить себя, позволить Юзи ожить. Стать только Юзи, никем кроме Юзи; быть наживкой, позволить МРБ прийти за мной. Не давать Адаму Фельдману сделать ни единого вздоха. Думать как Юзи, чувствовать как Юзи, вести себя как Юзи, верить в него. Черт, я прошел проверку на детекторе лжи.
— Я не говорила, что ты ошибался. Я просто сказала, что верить опасно. Но в конечном счете это была всего лишь миссия. Наши психологи помогут, и со временем ты перестроишься.
— Все не так просто, верно? — проговорил Адам. — Юзи не был обыкновенной маской. Он был чем-то большим. Потому меня и выбрали.
— Ты прав. Ты всегда был смутьяном. Мы знали, что ты делал противоречивые заявления и был чересчур самостоятельным в принятии решений. Черт, Рам Шалев даже сказал своим контролерам из МРБ, что из всех оперативников ты лучший кандидат для вербовки. Мы знали об этом. Но такова философия «Чистых». Брать зерно из психики самого оперативника и подпитывать его, чтобы создать водонепроницаемое прикрытие. Взращивать нового человека и на время операции селить в него оперативника. Верить в него.
— Вы не боялись, что я съеду с катушек? Уйду в Юзи и больше не вернусь?
— Нет.
— Почему?
Женщина вздохнула.
— Твой психологический профиль. Мы понимаем, насколько велика власть Израиля над своими детьми. Для такого, как ты, — сына героя войны, внука пионеров сионизма — предать родину физически невозможно, какие бы политические идеи тебя ни увлекали, какие бы травмы тебя ни мучили. Когда Израиль в смертельной опасности, люди вроде тебя очищаются от сомнений и грудью становятся на защиту государства. Это алхимия крови, алхимия нации. Это алхимия Святой земли.
— Рам Шалев, — задумчиво проговорил Адам. — Чертов Рам Шалев. До сих пор его лицо стоит перед глазами.
— Не мучайся из-за Рама Шалева. Этот человек был худшим из предателей. Министр внутренних дел, бывший оперативник Моссада — агент МРБ. Годами на нем держалась сеть иранских шпионов, для которых покупали места в управленческих структурах Бюро.
— Я знаю об этом.
— Но?
— Я не говорил «но».
— Этот человек заслуживал смерти, Адам. К тому времени, как мы его раскрыли, он успел выдать иранцам все данные по операции «Дождь в пустыне». То есть все, кроме мишени. И он из кожи вон лез, чтобы вычислить ее.
— Знаю.
— Он планировал проинформировать «Викиликс», что премьер-министр готов бомбить атомные объекты Ирана, лишь бы поднять себе рейтинг популярности перед выборами. Он хотел пригвоздить нас к позорному столбу, натравить на нас медиа, чтобы мы отложили операцию «Дождь в пустыне» и дали иранцам еще немного времени, чтобы они попытались создать бомбу. Рам Шалев был в шаге от того, чтобы обречь Израиль на уничтожение. Единственным, чего он не знал, была мишень операции «Дождь в пустыне». И благодаря тебе мы их одурачили.
— Что заставляет человека вот так обращаться против собственного народа? — спросил Адам, выходя из мрачной задумчивости. — Что служит рычагом?
— Брось, Адам, не будь наивным. Ты знаешь, что движет людьми. В случае Шалева это были в первую очередь деньги. Деньги и секс. А еще, по нашим предположениям, месть. Как и у всех остальных.
— Я убил его. Я принимал участие в его убийстве. Я убил так много людей.
— Ты должен гордиться. Как трудными задачами, которые ты выполняешь для нашей отчизны, так и тем фактом, что ты достаточно хороший человек, чтобы страдать из-за этого. — Она придвинулась ближе, и Адам увидел ее лицо в слабом лунном свете. — Ты не Юзи, — мягко проговорила она. — Ты полковник Адам Фельдман. Ты всегда был полковником Адамом Фельдманом. Ты заядлый сионист. Это правда.
Адам выбросил очередную сигарету за борт и проследил, как она исчезла в темноте. Горло болело, а ухо и плечо ныли так, будто микрофон и приемник оживали у него под кожей. Адам открыл стеклянный футляр, взял стилет в руки и поднял его к лунному свету. «Не дремлет и не спит страж Израиля». Гравировка отличалась четкостью и изяществом, а сам стилет был солидным, хорошо сбалансированным, с обтянутой кожей рукоятью. Адам снова облокотился о планшир, взвешивая нож на ладонях. Женщина что-то говорила, но он больше не слушал. Ему недоставало Насрин. Конечно, его готовили к этому. Его учили, как строить второе «я», а потом, когда миссия окончена, сбрасывать психологию, страхи, надежды, мечты, воспоминания этой ипостаси, как змея сбрасывает старую кожу. Но чем глубже он вживался в личность Юзи, тем явственнее чувствовал, что становится самим собой. Доктрина статус-кво исходила от него. Перевоплощение в Юзи только помогло ей обрести конкретные очертания. Все исходило от него, вся суть. Он не мог избавиться от Юзи. Иногда, подумалось ему, нужно сыграть чью-то роль, чтобы познать свое истинное «я».
