Новых рекрутов провели в просторную классную комнату, облицованную авантюриновым стеклом. Все расселись по местам. Процесс испытания сделал их настороженными, готовыми ко всему; они не смели заговорить. Вербовщики сидели по периметру комнаты и доверительно перешептывались. Потом разговоры внезапно стихли, и все поднялись на ноги. Адам повернулся и увидел похожего на медведя мужчину, который вышагивал к месту учителя, как будто собирался заняться чем-то в высшей степени практическим, починкой машины например. Следом шла хорошо одетая женщина, по прикидкам Юзи, лет сорока. Она несла себя так, будто в ее власти было покорить любой, даже самый страшный хаос, причем с легкостью. Мужчина тяжело оперся о кафедру, а женщина остановилась позади него, прикрываясь кожаной папкой, как нагрудником. Все сели, и Адам почувствовал, как его охватила неприязнь, какую он обычно питал к синагогам, а потом отчаяние.
— Добро пожаловать, рекруты, — проговорил мужчина. — Я директор Мидраши, Эзра Орен. Поздравляю всех с успешным прохождением тестов. Теоретически вы теперь члены организации, которую мы называем Бюро. У нее есть настоящее имя, и оно хорошо известно. Сейчас я назову это имя, но больше вы никогда не услышите его ни от меня, ни от других членов Бюро. Теперь вы работаете на Моссад — Институт разведки и специальных операций. Знайте это, цените это — и забудьте об этом.
Адаму показалось, что всю его кровь вылили из тела, а вены набили льдом, который потом выкачали и заменили кипящей водой. Ему хотелось двигаться, бежать, молотить кулаками, но он не мог. Моссад. Он знал, конечно, все знали. Но теперь это подтвердилось. И этого никто у него не отнимет.
— Каждого из вас выбрали из тысяч других кандидатов, — продолжал Орен, — потому что у вас есть сырье, которое нам необходимо. Теперь нам нужно выковать из вас разведчиков. Могу пообещать, что не все из вас пройдут курс подготовки до конца. В прошлом у нас бывали группы, в которых ни один человек не доходил до финиша. Мы предпочтем отсеять всех, чем допустить, чтобы в Бюро работал хотя бы один недостаточно квалифицированный человек. Мы семья, и мы полагаемся друг на друга, чтобы выжить и чтобы защищать евреев по всему миру. Поэтому у нас нет квот. Если вы хотите быть частью лучшей из существующих разведывательных служб — лучшей из существующих семей, — вам тоже надо быть лучшими.
Адам словно бы раздвоился. Одна его часть смотрела на происходящее с иронией. Но другая — бо́льшая — купалась в жаркой волне, бегущей по венам.
— Игра, в которую вы вступаете, опасна, — продолжал Орен. — Отныне ваша жизнь перестает быть высшей ценностью. Существует множество более важных вещей. — Он обвел рекрутов холодным взглядом. — Вы должны безоговорочно доверять инструкторам. Они оперативники, а не профессиональные преподаватели; после занятий с вами они вернутся к практике. Вы для них не студенты, а будущие партнеры, будущие коллеги. Исключение составляю только я: уже тридцать лет, как я работаю в Бюро, и в Европе почти не осталось мест, в которых мне было бы безопасно появляться. Поэтому я приглядываю за вами, дети. Пока что.
Он сделал паузу, неуклюже сложил пальцы домиком и опять навалился на кафедру.
— Одним словом, наши методы основаны на опыте, а не на теоретических учебниках и правилах, — сказал он. — Вот что мы вам предлагаем. А лично от себя добавлю, что байка о моей службе в Шабаке — будто бы я на пробном допросе вырвал человеку глазное яблоко — не соответствует действительности.
Он выпрямился и, потирая подбородок, бросил взгляд на женщину, стоявшую у него за спиной. Его лицо было неподвижной, каменной маской. Женщина выступила вперед.
— Михаль Бар-Тов, директор отдела внутренней безопасности, — сказала она, поприветствовав рекрутов едва заметным кивком. — Вы слышали, чего от нас ждать. Взамен мы хотим получить от вас всю вашу жизнь. Отныне вы должны открывать нам все — абсолютно все. Новых друзей можно заводить только с нашего предварительного согласия. Вы должны принести нам свои паспорта и документы, а также документы ваших ближайших родных, чтобы мы хранили их здесь. Когда люди будут спрашивать о вашей новой работе, отвечайте, что служите в Министерстве обороны и не можете об этом рассказывать. Чем бы вы ни занимались, не прикидывайтесь, будто работаете в банке или детском саду. Это лишь подхлестнет любопытство.
По классу прокатилась волна смешков, но Бар-Тов погасила ее одним взглядом.
— Каждые три месяца вас будут в обязательном порядке проверять на детекторе лжи.
— Нет, не в обязательном, — возразил Орен. — У вас, дети, есть право отказаться от детектора. Тем самым вы дадите мне право пристрелить вас.
В наступившей тишине слышно было только, как кто-то прочищает горло.
— И наконец, — сказала Бар-Тов, — вам категорически запрещается говорить о работе по телефону или дома, а также в любой другой несанкционированной ситуации. Всякий, кто будет это делать, понесет суровое наказание. Не спрашивайте, как я об этом узнаю. Я директор отдела внутренней безопасности. Я обо всем узнаю.
Она сделала паузу и обвела глазами комнату, пристально изучая каждое лицо, каждую складку на нем, каждое движение века, каждое шарканье ноги. Адам тайком оглянулся по сторонам. Другие рекруты выглядели суровыми, явно закаленными в бою, и хитрыми — каждый на свой манер. Но ни один не смел даже пошевелиться, не то что заговорить.
— Дети, — сказал Орен, выпрямляясь во весь рост, — наслаждайтесь последними минутами слепоты. Сегодня мы начнем открывать вам глаза.
Оставшуюся часть утра посвятили разнообразным ознакомительным мероприятиям. Рекруты молчаливой колонной прошли зал технологий, отдел прослушивания, библиотеку паспортов и документов, склад оружия и зону отдыха. Их будут готовить по пяти направлениям: сбор разведданных, протокол обмена данными, общая военная подготовка, скрытые и секретные технологии и тайные операции. И Адаму, подобно остальным рекрутам, не терпелось ко всему этому приступить.
Долго ждать не пришлось. После шикарного обеда в столовой премьер-министра, где меню составляли из модных блюд лучших ресторанов мира — оперативники Бюро должны были чувствовать себя комфортно в подобной обстановке, и таким трапезам предстояло сделаться частью их подготовки, — им приказали сдать удостоверения личности и группами по три человека повезли в Тель-Авив на первую тренировку. Адама снова отдали под начало Игалю, который на обратном пути в город был таким же молчаливым, как и по дороге из него. Самая жаркая часть дня уступила место знойной духоте предвечерья, когда кажется, что тепло исходит от всего — от шоссе, от мостовых, от машин. Мерный гул «мерседеса» начал вводить Адама в сомнамбулическое состояние. В паху зудело, но он не смел почесаться. Машину вел психолог; Адам остановил взгляд на его макушке и, когда та поплыла перед глазами, сонно кивнул.
Но мысли о Нехаме, все-таки его Нехаме, не дали ему окончательно впасть в забытье. Собиралась ли она сказать ему, что беременна? Планировала ли она от него уйти? Или боялась того, что он может сказать или сделать? На душе скребли кошки, и он решил проверить телефон: ничего. Тупая безжизненность инструмента, которым не пользуются. Адам выключил его.
