В тот день дело кончилось провалом, но ее техника оттачивалась, и, когда обстоятельства позволяли, все проходило отлично. Она научилась задерживать жидкость во рту, а сглатывать слюну. Если Франц удалялся в течение нескольких минут, она быстро перекатывалась набок, хватала комок платков и сплевывала. Но если ей приходилось слишком долго держать препарат во рту, он проникал через слизистую, смешивался со слюной… А если ей все-таки приходилась проглатывать, оставалась еще маленькая надежда, что удастся вызвать рвоту, но это срабатывало только на протяжении первых секунд. На этот раз все прошло гладко. Через несколько минут после того, как удалось все выплюнуть, она ровно задышала, словно погрузилась в глубокий сон, и, когда Франц склонился и принялся ласкать и говорить с ней, голова ее начала перекатываться слева направо, словно она не желала слышать его слов. Она беспокойно задвигалась, сначала тихонько, потом все безудержней, стала отмахиваться, извиваться, откидываться, даже подскакивать на кровати, когда якобы снившийся ей кошмар достигал апогея. И Франц неотступно следовал за ней в этом священнодействии. Вначале он склонился над ней и мягко заговорил, ласково касаясь кончиками пальцев то волос, то губ, то горла, но постепенно вся его энергия перетекла в слова.
Франц говорил, внимательно за ней наблюдая. Речь его менялась в зависимости от того, желал он потрясти ее или, наоборот, успокоить. Но все его слова неизменно касались очередной смерти. Этим вечером в программе была Вероника Фабр. Софи прекрасно помнила: диван, на который ей удалось опереться, тело девушки в луже крови. Кухонный нож, который Франц вложил ей в руку.
— Что произошло, Софи? — спрашивал Франц. — Приступ ярости? Ну да, конечно же, приступ ярости…
Софи попыталась перевернуться, чтобы избавиться от него.
— Она так и стоит у тебя перед глазами, верно? Вспомни. На ней серый костюм, довольно унылый. Виден только белый круглый воротничок… на шее. Ты ее видишь, это хорошо. На ней туфли на плоской подошве…
Он выговаривает слова глубоким, неторопливым голосом.
— Знаешь, я забеспокоился, Софи. Ты пробыла у нее уже почти два часа… я все ждал, но ты не выходила…
Софи слегка застонала, нервно затрясла головой, руки ее беспорядочно шарили по простыне.
— …и тут на улице вижу эту девицу, она мчится в аптеку. Объясняет, что ты плохо себя почувствовала. Представляешь, ангел мой, как я встревожился?
Софи пыталась заглушить этот голос, лихорадочно перекатываясь с боку на бок. Франц встал, обошел вокруг кровати, опустился на колени и продолжил ей на ухо:
— Я не дал ей времени оказать тебе помощь. Как только она вошла в квартиру, я позвонил в дверь. Когда она открыла, аптечный пакет еще был у нее в руках. За ее спиной я увидел тебя, мой ангел, моя Софи, ты лежала на диване и спала так крепко, прямо как сейчас, девочка моя… Стоило мне тебя увидеть, и у меня от сердца отлегло. Ты была очень красивая. Очень.
Франц провел указательным пальцем по губам Софи, и она, не сдержавшись, рефлекторно дернулась в сторону. Чтобы как-то замаскировать невольное движение, она лихорадочно заморгала, изобразила судорожное подергивание губ…
— Я сделал ровно то, что сделала бы ты сама, моя Софи… Но для начала я ее оглушил. Не слишком сильно, только чтобы она упала на колени, а у меня было время подойти к столу и взять кухонный нож. Потом я подождал, пока она поднимется. У нее был удивленный и испуганный взгляд, ну конечно, такое потрясение, ее можно понять. Не мечись так, ангел мой. Я здесь, и с тобой ничего не случится, ты же знаешь.
Софи снова дернулась и повернулась, поднесла руки к шее, словно хотела заткнуть уши, но забыла, как это сделать; ее движения казались беспорядочными и лишенными смысла.
— Я сделал, как ты. Ты ведь подошла бы к ней, правда? Посмотрела бы ей в глаза. Помнишь ее взгляд? Очень выразительный. Ты бы не оставила ей времени, придержала бы ее на месте и одним резким движением вонзила бы нож ей в живот. Пусть твоя рука почувствует, Софи, каково это — вонзить вот так нож в живот девушки. Сейчас покажу.
Склонившись над ней еще ниже, Франц мягко взял ее запястье. Она попыталась сопротивляться, но он держал крепко и, произнося эти слова, сделал жест, пронзая воздух, и рука Софи была вынуждена повторить движение, погрузившись в пустоту и будто наткнувшись на эластичную преграду…
— Вот что ты чувствуешь, Софи, ты вонзаешь нож вот так, одним ударом, а потом вот так поворачиваешь, когда он уже глубоко…
Софи начала кричать.
— Посмотри в лицо Вероники. Посмотри сначала, как она страдает, как больно ты ей сделала. Живот у нее горит, глаза вылезают из орбит, рот открылся от боли, а ты, ты все еще держишься за нож, воткнутый глубоко в ее внутренности. Ты безжалостна, Софи. Она вопит. Тогда, чтобы заткнуть ее, ты вынимаешь нож — он уже весь в крови, смотри, какой он теперь тяжелый, — и вонзаешь в нее снова. Софи, ты должна остановиться!.. Ничто тебя не остановит, да? — продолжает Франц. — Один раз, и второй, и еще, и еще ты втыкаешь нож ей в живот, и снова, и снова, а скоро ты проснешься с ножом в руке рядом с Вероникой, плавающей в луже крови. Как только можно сотворить нечто подобное, Софи! Как можно продолжать жить, если ты способен на такое?
Третий час ночи. Вот уже много дней Софи благодаря гремучей смеси витамина С, кофеина и глюкуронида спит всего несколько часов за ночь. В это время сон Франца особенно крепок. Софи бросает на него взгляд. У мужчины волевое лицо, даже во сне от него исходит энергия мощной воли. Его дыхание, до того замедленное, стало неровным. Он забормотал, не просыпаясь, как будто что-то мешает ему дышать. Софи совершенно голая, ей немного холодно. Скрестив руки, она смотрит на него со спокойной ненавистью. Уходит на кухню. Оттуда дверь ведет в крошечное помещение, которое неизвестно почему называется «сушильней». Меньше двух квадратных метров, с небольшим проемом, открывающимся наружу, — здесь холодно и зимой и летом, — оно служит кладовкой для всего, что больше некуда девать, а большую часть пространства занимает мусоропровод. Софи аккуратно открывает его и просовывает руку внутрь, довольно глубоко и вверх. Достает пластиковый прозрачный пакет и торопливо открывает его. Выкладывает на стол небольшой шприц и флакон с препаратом. Выбрасывает склянку с оставшимся лекарством в мусоропровод и из осторожности подходит к двери спальни. Франц по-прежнему глубоко спит и слегка похрапывает. Софи открывает холодильник, достает упаковку с четырьмя жидкими йогуртами, которые пьет только Франц. Иголка шприца проникает под мягкий колпачок, оставляя только крошечное отверстие, незаметное под крышкой. Впрыснув дозу препарата в каждый йогурт, Софи встряхивает их, чтобы лучше смешалось, и ставит на место. Несколькими минутами позже пластиковый пакет отправляется на свое место, а Софи забирается в постель. Одно только прикосновение к телу Франца вызывает у нее неописуемое отвращение. Ей так хотелось бы убить его во сне. Например, кухонным ножом.
По его убеждению, Софи должна проспать часов двенадцать. Вполне достаточно, если все пройдет хорошо. В ином случае ему придется повторить попытку позже, но он так возбужден, что даже не хочет об этом думать. Глубокой ночью ему и трех часов не понадобится, чтобы добраться до Невиль-Сент-Мари.
