— Не могу видеть, что ты куришь опять, — добавила Бев, заводя себя, и Дотти посмотрела на нее пренебрежительно, давая понять, что в собеседнице не нуждается. — Ты вдохновляла меня, — объяснила Бев, — я всегда полагала, что настанет день и я брошу курить только потому, что ты бросила.
— Ну, я теперь никого не вдохновлю, — сказала Дотти и осторожно положила сигарету в стеклянную пепельницу, лизнув палец, прежде чем начать листать стопки счетов. — Проехали, но большое спасибо.
Бев вздохнула и принялась рассматривать свои ногти.
— А Уолли? Как он к этому отнесся?
— К чему?
— К гистерэктомии, и вообще. Иногда мужчины ведут себя странно. Я знала человека, который откровенно плакал, когда врач сказал, что вырезал яичники его жене. Здоровенный мужик не выдержал и заплакал. И никогда не спал с ней больше.
— Все они как дети малые. — Дотти потянулась за сигаретой.
— Да, это правда.
Она должна набраться сил и честно сказать Дотти, что с трудом верит в НЛО и что она беспокоится по этому поводу. Они дружат много лет и должны поставить точки над «і».
— Уф, — сказала Бев, наклонившись через стол к Дотти, — мои кишки взбесились. — Она рывком отодвинула стул и встала. — Звиняйте, — сказала она, — но я пойду и постараюсь выдавить арбуз.
Она видела, как слезы брызнули из глаз Дотти, и если бы она не боялась, что арбуз лопнет, то не встала бы со стула.
— Стейси родила ребеночка, — сказала Эми.
Исабель подняла глаза от плиты и посмотрела на Эми:
— Уже?
Эми кивнула.
— Родила, — повторила Исабель, — уже родила?
— Да. Родила. Ее мать позвонила. — Эми встала и начала убирать посуду.
— Расскажи мне. — Глаза Исабель следовали за Эми, она побледнела, настаивая на ответе.
— Да нечего рассказывать, — ответила Эми, пожав обнаженными юными плечами, которые замерцали, когда она потянулась в своей маечке без рукавов. — Родился ребенок — и дело с концом.
Было хамством так говорить с матерью, но она теперь всегда так разговаривала с ней — откровенно грубо, презрительно. До этого лета она себе такого не позволяла.
— Вряд ли с концом, — сказала Исабель. — Это вряд ли.
Эми не ответила, ненавидя сам тон заявлений родительницы — самодовольные, всезнающие замечания ее повисли во влажной атмосфере кухни.
«Я знаю кое-что, тебе еще не известное, — говорила мама, когда Эми была маленькой, — так что поверь мне». Это значило, что в своем превосходстве знания и опыта Исабель не считала Эми достойной объяснений.
— Разве Стейси никогда об этом не говорила? — Исабель спросила нерешительно, сворачивая салфетку в тугой рулик и глядя искоса на Эми, которая продолжала убирать со стола.
— О чем — об этом?
— Чтобы отдать ребенка.
Лицо Эми на мгновение омрачилось, как будто она пыталась вспомнить, что Стейси говорила.
— Я думаю, она боялась рожать, — признала она, ставя тарелки в раковину. — Она никогда не жаловалась, это точно, но думаю, она боялась, что будет больно. Хотя ее мама сказала мне, что все прошло нормально.
Эми вспомнила женщину в учебном фильме, который отец Стейси принес однажды: лицо, искаженное до неузнаваемости, признаки невыносимой боли.
— Это действительно так больно?
Эми отвернулась от раковины, задав вопрос с неожиданной искренностью.
— Да уж, удовольствие небольшое.
Исабель перестала складывать салфетку и выглянула в окно. На ее лице — Эми успела заметить, прежде чем мать отвернулась, — появилась озабоченность и крайняя уязвимость, Эми увидела тревогу в лице — мать пыталась не заплакать.
Какое-то время был слышен только звон тарелок в мойке, звук льющейся воды, писк закрытого крана, звяканье вилок, брошенных в сушку.
Потом Исабель заговорила. Эми, стоя у раковины, могла сказать по звуку, что мать все еще смотрит в окно.
— Так что, Стейси никогда не говорила, что она чувствует при мысли об усыновлении ее ребенка?
— Нет.
Эми тоже не обернулась. Она сполоснула чашку под краном и положила ее в сушку.
— Но я иногда думала об этом, — добавила Эми честно. — Я имею в виду, она может встретить его на улице лет через сорок пять и не узнать. Это довольно странно, я думаю. Но я никогда не спрашивала ее, думает ли она об этом.
Исабель не отвечала.
— Я просто не думала, что должна спросить ее, ты же понимаешь.
Эми обернулась, все еще держа руки в мыльной воде. Исабель по-прежнему глядела в окно, ее «французский пучок» на затылке от жары потерял форму, пряди выбились и рассыпались по ее длинной белой шее.
— Мам?
— Нет, я думаю, что ты была права, что не спросила. — Исабель повернулась, улыбаясь виновато, по щекам ее действительно текли слезы. Она быстро вытерла их салфеткой, которую еще держала в руках. — Нет, ты правильно сделала, — повторила она. — Не следует задавать лишние вопросы, если они могут причинить людям боль.
Казалось, она взяла себя в руки, высморкалась и, встав из-за стола, выбросила салфетку в мусорную корзину.
— Ты должна навестить ее, — сказала Исабель, убирая оставшуюся посуду со стола. — В какой она больнице?
— Ты имеешь в виду, что я должна пойти к ней в больницу?
— Ну да. Именно туда… Куда же еще?
— Она в Арунди. Не в Хенкоке. — Эми прополоскала еще одну чашку и подвинулась, когда Исабель положила вилки и ложки в мойку.
— Позвони туда и спроси, когда у них часы посещений, — сказала Исабель, настаивая на своем, и протерла стол губкой. — Я отвезу тебя сегодня вечером. Не волнуйся, — добавила она, будто читая мысли Эми, — я не пойду с тобой. Подожду в машине.
— Ты уверена? — спросила Эми. — В самом деле?
— Иди, — Исабель кивком указала наверх, — поменяй кофточку, эта выглядит несвежей. — (На самом деле из-под нее выглядывали сияющие девичьи плечи, и это слегка нервировало Исабель.) — Я сама позвоню в больницу.
Через несколько минут, когда Эми спустилась в новой блузке, причесанная — волосы уже отросли и вились за ушами, — Исабель стояла возле посудного шкафа.
— Восемь часов, — сказала Исабель, — но не пойдешь же с пустыми руками.
— Что? — спросила Эми. — А что я могу ей принести?
— Да вот, — Исабель сняла корзинку с полки, — давай наберем цветов в саду и уложим в корзинку.
Несколько минут они трудились, вернее, занята была Исабель, а Эми наблюдала. Исабель устлала корзинку алюминиевой фольгой, и, взяв совок, они вышли в сад, где Исабель опустилась на колени и выкопала ноготки и колокольчики, набив корзину землей. Она работала с воодушевлением, капельки пота выступили над губой, в ложбинках под глазами. Эми, наблюдая за матерью, даже отвернулась.
