— Ох, извини, Фелисити. Я же ничего такого не имела в виду, — восклицаю я, одергивая сбившееся платье.
Пиппа и Энн останавливаются. Воздух между нами как будто наполняется электричеством: одно неловкое движение, слово — и все взорвется. Бутылка с остатками виски все еще в руке Фелисити. И Фелисити делает основательный, неторопливый глоток, а потом вытирает тыльной стороной ладони губы, потемневшие от спиртного.
— Давайте и мы проведем какой-нибудь ритуал?
— К-к-какой еще ри-ритуал?
Энн и сама не осознает, что уже отошла от нас на несколько шагов, отступая к выходу из пещеры.
— О, знаю! Мы могли бы принести клятву!
Пиппа довольна собственной идеей.
— Нет, нужно что-нибудь более основательное, более связывающее, — возражает Фелисити, уставившись в пространство. — Обещания забываются. Давайте устроим ритуал обмена кровью. Надо найти что-нибудь острое.
Ее взгляд натыкается на мой амулет, висящий поверх платья.
— Думаю, вот это как раз подойдет.
Я инстинктивно прикрываю амулет рукой.
— Что это ты собираешься сделать?
Фелисити округляет глаза и вздыхает.
— Я собираюсь выпотрошить тебя и повесить твои потроха на кол во дворе, как предостережение тем, кто носит слишком крупные драгоценности.
— Это амулет моей матери, — говорю я.
Все выжидающе смотрят на меня. Я наконец уступаю молчаливому давлению и снимаю ожерелье.
— Merci, — Фелисити приседает в реверансе.
И тут же стремительным движением подносит край серебряной луны к своей руке и надрезает подушечку пальца. На коже мгновенно выступает капля крови.
— Вот так! — заявляет Фелисити, проводя окровавленным пальцем по моей щеке. — Мы отметим друг друга. Это будет своего рода договор.
Она передает ожерелье Пиппе, и та кривится.
— Поверить не могу, что ты хочешь от меня чего-то такого. Это так… так… излишне телесно! Я не выношу вида крови!
— Очень хорошо. Тогда я сама за тебя это сделаю.
Фелисити резко прижимает край талисмана к пальцу Пиппы, и та орет, словно получила смертельную рану.
— Ну как, ты все еще жива, дышишь? Эй, не будь такой дурочкой!
Крепко ухватив руку Пиппы, Фелисити мажет ее кровоточащим пальцем по красной щеке Энн. Энн тут же мазнула своим порезанным пальцем по фарфоровой щеке Пиппы.
— Ой, давайте поскорее с этим покончим. А то меня вот-вот вырвет, я уже чувствую, — хнычет Пиппа.
Подходит и моя очередь. Острый край полумесяца касается пальца. Я вспоминаю обрывок какого-то сна: вроде бы какой-то шторм, и моя матушка кричит, а на моей руке — открытая рана…
— Ну же, давай! Или мне придется и за тебя тоже это сделать?
— Нет, — коротко отвечаю я и вонзаю край талисмана в палец.
Боль пронзила руку, я зашипела, не сдержавшись. Маленькая ранка сразу же начинает кровоточить. Палец пощипывает, когда я осторожно, неторопливо подношу его к белой, как китайский фарфор, щеке Фелисити.
— Ну вот, — говорит она, обводя нас взглядом.
В полутемной пещере, освещенной лишь несколькими свечами, мы выглядим так, будто только что получили некое крещение.
— Соединим руки.
Она протягивает руку ладонью вверх, и мы кладем на нее свои ладони.
— Клянемся в верности друг другу, клянемся, что будем хранить тайну ритуалов нашего Ордена, стремиться к свободе и никому не позволим предать нас. Никому. В этой пещере — наше святилище. И здесь мы будем говорить только правду. Клянемся в этом.
— Клянемся!
Фелисити переносит одну свечу в центр пещеры.
— Пусть каждая из нас выскажет над этой свечой свое заветное желание, и пусть оно сбудется.
Пиппа берет свечу и торжественно произносит:
— Хочу найти настоящую любовь.
— Ну, это просто глупо, — бормочет Энн, пытаясь передать свечу Фелисити.
Но Фелисити ее не берет.
— Твое заветное желание, Энн, — говорит она.
Энн, не глядя ни на кого, негромко произносит:
— Хочу быть красивой.
После этого свечу хватает Фелисити и говорит сильным, уверенным голосом:
— Я хочу обладать такой силой и властью, чтобы меня невозможно было игнорировать.
И вдруг свеча как будто сама собой оказывается в моей руке; капли горячего воска стекают, обжигая пальцы, сползают к запястью и застывают бесформенным комком. Чего я желаю сильнее всего? Девушки хотят услышать от меня правду, но самым правдивым ответом, на какой я способна, оказался бы такой: я не знаю собственное сердце, мне оно знакомо не лучше, чем их сердца.
— Я хочу понять себя.
Фелисити такой ответ вполне удовлетворяет. Она, не возражая, заговорила:
— О великие богини, хранительницы этих стен, даруйте нам осуществление наших желаний.
От входа в пещеру доносится порыв ветра и задувает свечу.
— Похоже, они нас услышали, — прошептала я.
Пиппа нервно прижимает ладонь к губам.
— Это знак…
Фелисити в последний раз пускает по кругу бутылку, и мы выпиваем понемногу.
— Да, похоже, богини нам ответили. Что ж, за нашу новую жизнь! Пейте! И на этом будем считать законченным первое собрание Ордена. Давайте-ка возвращаться, пока еще свечи горят.
ГЛАВА 14
Утром, на уроке мадемуазель Лефарж, мне кажется, что я умираю. Последствия воздействия виски оказались чудовищными. Не было ни единого мгновения, когда у меня не болела бы голова, а завтрак — горячие гренки с мармеладом — готов был вот-вот выскочить обратно из желудка.
Никогда, никогда больше не стану пить виски. Отныне и навсегда — только шерри!
Пиппа выглядит ничуть не лучше меня. Энн вроде бы в полном порядке — хотя я подозреваю, что она почти не пила, а только делала вид; это я решила принять во внимание на следующий раз. Фелисити же, если не считать темных полукружий под глазами, как будто бы в целом не слишком страдала.
Элизабет, оценив мой встрепанный вид, хмурится.
— Что это с ней такое? — спрашивает она, стараясь снова наладить отношения с Фелисити и Пиппой.
А я гадала, заглотят ли они наживку, забудут ли возникшую прошедшей ночью дружбу, не окажемся ли мы с Энн снова изгнанными из их узкого круга.
— Мы не можем разглашать тайны нашего Ордена, — отвечает Фелисити, украдкой бросив на меня взгляд.
Элизабет надувается и начинает шептаться с Мартой, та кивает в ответ на ее слова. А вот Сесили не собирается сдаваться так легко.
