— Дурная наследственность, — объяснил я. — Но
сдержанность не исключает привязанности.
Джулия занесла было нож, но удержала руку.
— Ты хочешь сказать, что по-прежнему меня любишь?
— Я и не переставал тебя любить. Просто ты меня
напугала. Ты хотела больше, чем я мог в то время дать.
— Ты лжешь, — отчеканила она, — потому что
твоя жизнь в моих руках.
— Могу придумать и худшие причины для вранья. Увы,
однако я говорю правду.
Справа послышался другой знакомый голос:
— Мне рано об этом говорить, но я ей завидую.
Я повернул голову и увидел, что и другая женщина теперь
смотрит на меня. Это была Корал; ее правый глаз скрывала черная повязка, в руке
она тоже держала нож. Тут я увидел, что у нее в левой руке, и быстро перевел
взгляд на Джулию. Да, у обеих в руках были не только ножи, но и вилки.
— Et tu,
[16] — произнес я.
— Я же говорила, что не понимаю по-английски, —
отвечала Корал.
— Эту съем я, — отозвалась Джулия, поднимая
вилку. — Кто сказал, что у меня нет чувства юмора?
Они начали плеваться друг в друга, но некоторые плевки не
преодолевали всей дистанции.
Люк, наверное, сумел бы вывернуться, немедленно предложив
обеим руку и сердце. Я, однако, не чувствовал в себе таких способностей, потому
и пытаться не стал.
— Вы — манифестация моего страха женитьбы, —
сказал я. — Навязчивый бред. Сон наяву…
Джулия опустилась на одно колено и вонзила нож в мою левую
ляжку.
Я заорал, но осекся, когда Корал воткнула вилку мне в правое
плечо.
— Это смешно! — вопил я. Ножи и вилки мелькали, я
корчился от боли.
Женщина в правой дальней вершине развернулась медленно,
величаво. Она была до глаз закутана в бурый плащ с желтой опушкой.
— Прекратите, бабьё! — приказала она и распахнула
плащ, став похожей на бабочку-траурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.
Джулия и Корал уже поднесли вилки ко рту и жевали. У Джулии
на губе алела капелька крови.
Плащ развевался, словно живой, словно он растет у матери из
пальцев. Его полы совершенно спрятали от меня Корал и Джулию, накрыли их,
отбросили назад, и вскоре обе женщины превратились в столбики, которые все
уменьшались и уменьшались, так что, когда плащ свободно повис, их в углах
звезды уже не было.
Тут слева послышались аплодисменты и хриплый смех.
— Отлично сработано, — донесся до боли знакомый голос, —
но ты всегда любила его больше всех.
— Просто больше, — поправила она.
— И у бедняги Деспила вообще нет шансов? — спросил
Юрт.
— Ты несправедлив, — отвечала она.
— Ты всегда любила чокнутого амберского принца больше
нашего достойного отца. Потому и Мерлина баловала больше нас, разве нет?
— Ты сам знаешь, что не прав, Юрт.
Он снова рассмеялся:
— Мы все вызвали его, потому что хотели видеть, каждый
по своей причине. Но в конечном счете все наши желания сводятся к одному, ведь
правда?
Я услышал вой и повернул голову в ту самую минуту, когда
лицо его по-волчьи удлинилось, блеснули клыки, и Юрт, рухнув на четвереньки,
впился в мое плечо, торопясь урвать кусок окровавленной плоти.
— Прекрати! — закричала Дара. — Звереныш!
Он поднял морду и захохотал безумным смехом койота.
Черный сапог пнул его в плечо, отбросил к еще стоящей стене,
которая сразу рухнула. Юрт успел коротко взвизгнуть, и тут же его накрыло
грудой камней.
— Ну, ну, ну, — услышал я голос Дары и, переведя
взгляд, увидел в ее руках вилку и нож. — Что такой скот делает в таком
милом месте?
— Вероятно, сдерживает последних хищников, —
отвечал голос, поведавший мне когда-то очень долгую историю с множеством версий
автомобильной катастрофы и генеалогических сплетен.
Дара метнулась ко мне, но он наклонился, схватил меня под
мышки и рванул на себя. Длинный черный плащ взметнулся, словно у матадора,
накрыв Дару, вогнав ее в землю, как она сама вогнала Корал и Джулию. Сильные
руки поставили меня стоймя и встряхнули плащ. Покуда они застегивали ворот
серебряной розой, я выискивал клыки или хотя бы вилку с ножом.
— Четверо из пяти, — сказал я, отряхиваясь. —
Сколь бы правдоподобно это ни выглядело, думаю, толковать все же следует
символически. Как вышло, что в тебе не проснулись людоедские наклонности?
— Ну, — произнес он, натягивая серебряную
перчатку, — я ведь никогда не был тебе настоящим отцом. Трудно это, когда
ни сном ни духом не ведаешь о ребенке. Потому мне и хотеть от тебя нечего.
— Похоже, это у тебя Грейсвандир.
Он кивнул:
— Похоже, тебе он тоже пригодился.
— Полагаю, надо сказать тебе спасибо. И еще полагаю,
что обращусь не… не по адресу, если спрошу, ты ли перенес меня из пещеры в край
между Тенями.
— Я самый.
— Ты не мог ответить иначе.
— Если б не переносил, не сказал бы. Эй, берегись!
Стена!
На нас падала большая секция каменной кладки. Мощный толчок
отбросил меня в середину пентаграммы. Сзади с грохотом катились камни. Я
приподнялся, оттолкнулся руками, уворачиваясь от них.
Что-то ударило меня в висок.
Очнулся я в Зеркальном Коридоре. Я лежал ничком, лицом на
правом локте, сжимая в руке прямоугольный камешек. Пахло душистым воском. Я
начал вставать и сразу почувствовал боль в обоих плечах и в правой ляжке.
Беглый осмотр выявил порезы во всех этих местах. Ничто другое не подтверждало
реальность моих недавних приключений, но и эти доказательства были весьма
ощутимы.
Я встал и заковылял к своей комнате.
— Куда ты подевался? — крикнул сверху Рэндом.
— А? Что?
— Ты вышел в коридор, но там ничего нет.
— Как долго меня не было видно?
— С полминуты.
Я помахал камнем.
— Вот, поднял в коридоре. Не могу понять, что это.
