Я остановился перед своим отражением в черной металлической
раме, украшенной серебряными колдовскими значками. Стекло потускнело от
времени, словно его душа затаилась где-то в неразличимой глубине. Лицо мое
выглядело более худым, складки пролегли отчетливее, над головою угадывался
багровый венчик. В отражении мерещилось что-то холодное и даже зловещее, но.
сколько я ни вглядывался, ничего не происходило. Ни каких знамений, перемен…
Чем больше смотрел, тем больше печальные приметы возраста казались игрою Теней.
Я пошел дальше, мимо нездешних пейзажей, диковинных тварей,
всплывающих из подсознания мертвых друзей и близких. Кто-то даже помахал мне
рукой, и я помахал в ответ. После неприятных ощущений в недавней пробежке между
Тенями эти странные, а возможно, и грозные проявления уже не пугали. Раз я,
кажется, заметил повешенного — он со связанными руками качался на сильном
ветру, под небом, словно похищенным у Эль Греко.
— У меня были тяжелые деньки, — сказал я
вслух, — и просвета не ожидается. Пойми меня правильно, но я тороплюсь.
Что-то ударило меня в поясницу. Я оглянулся, однако никого
не увидел.
На плечо мне опустилась рука, развернула меня. Опять никого.
— Если справедливость того требует, — сказал
я, — то я прошу прощения.
Невидимые руки толкали и тянули меня мимо роскошных зеркал к
дешевенькому, в заляпанной деревянной раме, словно купленному на барахолке. На
уровне моих глаз в стекле темнела выщербинка. Тычки прекратились. Возможно,
меня хотели не застращать, а напротив, по моей просьбе, постарались ускорить
дело.
На всякий случай я сказал «спасибо» и стал смотреть, то
приближая лицо к зеркалу, то удаляя и мотая головой из стороны в сторону,
отчего по изображению бежала рябь. Я ждал, что будет.
Отражение не изменилось, но, после того как рябь пробежала в
третий или четвертый раз, преобразился фон Это был уже не тускло освещенный
зеркальный Коридор. Он исчез и не появился, когда я снова отодвинул лицо от
зеркала. Его место заняли темные кусты под вечерним небом. Я несколько раз
мотнул головой — рябь больше не возникала. Кусты казались самыми настоящими,
хотя краем глаза я по-прежнему видел стену рядом с зеркалом.
Я всматривался в густую зелень, ища знамений, примет или
просто движения Ничего такого не наблюдалось, хотя перспектива выглядела самой
настоящей. Мне даже почудился холодный ветерок на затылке. Я смотрел долго,
ожидая, что же покажет зеркало. Ничто не менялось. Если ему нечего больше
предложить, решил я, то можно идти.
Что-то шевельнулось в кустах за моей спиной. Я обернулся,
выставил руки.
Оказалось, это всего лишь ветер. И тут я понял, что стою не
в коридоре, и снова огляделся. Зеркало и стена исчезли. Передо мной был
невысокий холм, на нем — разрушенная стена, за которой мерцали отсветы. Мне
стало любопытно, и я осторожно полез на холм.
Небо темнело на глазах. На нем не было ни облачка, яркие
звезды складывались в незнакомые созвездия. Я крадучись пробирался среди
камней, травы, кустов, битого кирпича. Из-за увитой плющом стены доносились
голоса. Слов было не разобрать. Впрочем, на разговор это не походило, скорее на
какофонию, словно несколько человек разного пола и возраста одновременно вещают
на публику.
Я выбрался на вершину и коснулся неровной стены. Мне совсем
не улыбалось идти в обход и выставляться на обозрение неизвестно кому. Куда
проще было ухватиться рукой за ближайший пролом, подтянуться и заглянуть через
верх. Так я и сделал. Мне даже удалось нащупать зацепки для ног, так что на
руках висеть не пришлось.
Я подтянулся еще на несколько дюймов и поверх выщербленных
камней заглянул внутрь.
Это было что-то вроде храма, потолок обрушился, дальняя
стена стояла, но вся пошла трещинами. Справа на возвышении помещался ветхий
алтарь. То, что здесь произошло, явно произошло порядочное время назад, потому
что внутри успели разрастись кусты и плющ, сгладив очертания просевших скамей,
рухнувших колонн, обломков перекрытия.
Передо мной, на расчищенном пятачке, была начертана
пентаграмма. В вершинах звезды стояли пятеро, лицами наружу. На пересечениях
горело по факелу. Это выглядело чудноватой вариацией знакомого ритуала. Мне
стало любопытно, почему они не защищены и почему не объединят усилия — каждый,
по видимому, был занят своим и не обращал внимания на остальных. Те трое,
которых я видел отчетливо, стояли спиной ко мне. Двух других я видел еле-еле, и
лица их скрывала тень. Одни голоса были мужскими, другие — женскими. Один пел,
два декламировали нараспев, два просто говорили, но деланно, театрально.
Я еще подтянулся, силясь разглядеть лица. Что-то во всех них
было знакомое; я чувствовал, что, узнав одного, сразу угадаю остальных.
Следующий вопрос был — кого они вызывают? Укроет ли меня в
случае чего стена? Внизу обычных ограждающих мер видно не было.
Я подтянулся еще чуть-чуть. И тут заметил, что движусь без
всяких усилий. В следующее мгновение стало понятно, что стена рушится, а я
падаю в самую серединунеобычного хоровода. Я попытался оттолкнуться от стены,
чтобы скатиться по склону и броситься наутек. Поздно. Я оттолкнулся, но инерция
влекла меня вперед.
Никто из пятерых не шелохнулся под градом обломков, и я на
лету поймал первые внятные слова.
— …призываю тебя, Мерлин, и да пребудешь ты в моей
власти! — пела одна из женщин.
Все-таки очень действенный ритуал, решил я, раскидывая руки
и ноги и приземляясь спиной в середину пентаграммы. Голову я успел подобрать,
чтобы не удариться затылком, руки отлично самортизировали, так что дух из меня
не вышибло. Пламя факелов заколыхалось, потом выровнялось. Пятеро по-прежнему
смотрели в разные стороны. Я попытался встать и обнаружил, что не могу. Мое
тело как будто прибили к земле.
Фракир предупредила меня слишком поздно, уже в полете, и
теперь я не знал, какое ей найти применение. Можно отправить ее к любому из
пятерых с приказом ползти к шее и душить, но пока я не знал, кто именно и
заслуживает ли такой участи.
— Не люблю сваливаться как снег на голову, —
сказал я, — и вижу, что вторгся в дружеский кружок. Если кто-нибудь
любезно меня отпустит, я потихоньку пойду…
Женщина у моей левой ноги повернулась — в синем платье, но
без маски на озаренном пламенем лице. Она натянуто улыбнулась, потом облизнула
губы. Джулия. В правой руке она держала нож.
— Болтун несчастный! На все-то у него готовый ответ. А
на деле это лишь прикрытие, чтобы ни с кем не говорить по душам. Даже с теми,
кто тебя любит.
— Может, это просто чувство юмора, — сказал
я, — которого, как я убеждаюсь, у тебя никогда не было.
Она медленно покачала головой:
— Ты всех держишь на расстоянии. Ты не умеешь доверять.
