Я собирался пройти по восточному коридору до пересечения с
северным, то есть почти до своей комнаты, повернуть налево, подняться по
лестнице в монаршьи покои, постучаться и отдать Камень Виале. Я надеялся, что
она удовлетворится самыми краткими объяснениями. А если нет, все равно лучше
рассказывать ей, чем Рэндому. О многом она не догадается спросить. Разумеется,
со временем Рэндом меня поймет и все равно будет пытать. Однако чем позже, тем
лучше.
Я как раз проходил мимо отцовской комнаты. Ключ был со мной,
я собирался заглянуть сюда позже — зачем, по-моему, ясно и так. Впрочем, если я
уже здесь, почему бы не сэкономить время?
Я отпер дверь и вошел.
Из вазы под зеркалом исчезла серебряная роза. Странно. Я
сделал шаг. В дальней комнате разговаривали, но тихо — слов было не разобрать Я
замер. Возможно, он там. Но не ворвешься же к человеку в спальню, особенно если
он, судя по всему, не один — тем более к отцу, тем более после того, как отпер
дверь своим ключом.
Я вдруг страшно смутился. Мне захотелось убраться как можно
скорее. Я расстегнул перевязь с Грейсвандиром в чужих ему ножнах и повесил на
одежную вешалку возле двери, рядом с коротким френчем, которого прежде не
видел. Потом выскользнул за дверь и тихонечко ее запер.
Неловко получилось Неужто отец и впрямь время от времени
здесь появляется, загадочным образом избегая внимания? Или в его комнате
происходят явления совсем иного порядка? Я слышал, будто в некоторых старых
помещениях есть двери в подпространство, надо только уметь ими пользоваться.
Там тебе и дополнительный чуланчик, и возможность приходить и уходить
незамеченным. Об этом тоже стоило спросить Дворкина. Может, у меня под кроватью
— карманная вселенная. Никогда не проверял.
Я быстро пошел прочь, но возле угла остановился. Дворкин
считает, что Камень Правосудия защитил меня от Пути (если тот и впрямь хотел
меня уничтожить). Однако, если носить Камень слишком долго, он погубит
владельца. Поэтому Дворкин посоветовал мне отдохнуть, а затем мысленно пройти
сквозь Камень, чтобы приобрести большую силу того же Пути и заодно и щит от его
возможных атак. Интересное умопостроение. Вот и все остальное тоже:
умопостроения.
Я добрался до коридора, ведущего влево к лестнице и вправо к
моей комнате, и остановился в сомнении. Впереди, слева, напротив обычно
пустующих комнат Бенедикта, была гостиная. Я вошел и плюхнулся в глубокое
кресло. И ведь я хотел так немного: разделаться с врагами, помочь друзьям,
очистить мое имя от налипшей на него грязи, разыскать отца и хоть как-то
договориться со спящей ти'игой! А там можно было бы продолжить прерванный
Wanderjahr.
[12] Из этого следует, что я вновь должен задать себе
уже почти риторический вопрос: насколько я хочу посвящать Рэндома в свои дела?
Я вспомнил, как он в библиотеке играет дуэт с почти чужим
ему сыном. Когда-то мой дядюшка вел довольно разгульный образ жизни и вовсе не
хотел править этим архитипическим миром. Однако отцовство, брак, выбор
Единорога, видимо, сильно его изменили — укрепили характер и заставили
отказаться от многих былых увлечений. Сейчас, по-видимому, он увяз в заботах о
Кашфе и Бегме, вероятно, вынужден был недавно прибегнуть к убийству и пойти на
унизительный мир ради сохранения политической стабильности в пределах Золотого
Кольца. А кто знает, какие хлопоты и неурядицы готовит ему завтрашний день?
Хочу ли я взваливать на него дополнительный груз, когда вполне могу разобраться
своими силами, не тревожа и не беспокоя его? И наоборот, если я втяну Рэндома в
эту историю, он скорее всего запретит мне многое, стеснит мою свободу действий.
Хуже того, может всплыть вопрос, о котором давно и благополучно позабыли.
Я не присягал на верность Амберу. Никто меня и не просил. В
конце концов, я — сын Корвина, явился в Амбер по своей воле и жил здесь
какое-то время, прежде чем отправиться на Теневую Землю, где учатся и учились
многие уроженцы Королевства. Я часто возвращался и, кажется, со всеми ладил.
Что-то вроде двойного гражданства.
Впрочем, я бы предпочел, чтоб эта тема не возникала вовсе.
Не хочу, чтобы меня принуждали выбирать между Амбером и Владениями. Я не пошел
бы на это ради Единорога и Змея, Образа и Логруса, тем более ради того или
иного правителя.
Из чего следует, что Виале нельзя передавать мою историю
даже в самых общих чертах. Что бы я ни сказал, от меня рано или поздно
потребуют полного отчета. Если же я верну Самоцвет на место без всяких
объяснений, никто не станет меня допытывать, и все еще может обойтись. Зачем
лгать, если есть способ избежать расспросов?
Я размышлял дальше. Все, чего я хочу, — оградить
усталого, занятого человека от лишних забот. Он ничем, или почти ничем, не
может мне помочь Противостояние Логруса и Образа важно лишь в метафизическом
смысле, на практическом уровне оно не должно иметь никаких последствий — ни
хороших, ни дурных. В крайнем случае я всегда успею сказать Рэндому.
Отлично. Чем хороши рассуждения — всегда можно убедить себя,
что поступаешь благородно, а не, скажем, трусливо. Я потянулся, хрустнул
суставами.
— Призрак? — спросил я тихо.
Нет ответа.
Я потянулся за картами, но не успел их достать, как в
комнату вкатилось светящееся кольцо.
— Ты ведь слышал!..
— Я почувствовал, что нужен тебе, — отвечал он.
— Ладно, — сказал я, снимая через голову цепочку и
держа Камень рядом с собой. — Сможешь ты незаметно вернуть его в монаршьи
покои, в потайное укрытие возле камина?
— Я боюсь его трогать, — сообщил Призрак. —
Не знаю, как его структуры повлияют на мои.
— Ладно, — сказал я, — видимо, придется мне
сделать это самому. Однако пора проверить одну гипотезу. Если Образ попробует
причинить мне пред, пожалуйста, перенести меня в безопасное место.
— Хорошо.
Я положил Камень на соседний столик.
В следующие полминуты я понял, что весь напрягся, ожидая
нападения со стороны Образа Я расслабил плечи. Глубоко вздохнул. Я был цел.
Возможно, Дворкин прав и Образ оставит меня в покое. К тому же теперь я могу
призывать Образ из Камня, как призывал Знак Логруса. По словам Дворкина,
некоторые магические действия совершаются только таким способом, хотя он и не
удосужился объяснить мне, какие именно, — мол, чародей сумеет разобраться
сам. Я решил, что это не горит. Сейчас у меня не было охоты связываться с Образом
в любом из его воплощений.
— Эй, Образ, — сказал я. — Идешь на мировую?
Ответа не последовало.
