— Я его не оставил, просто хочу призвать Знак Логруса и
боюсь, они не поладят. Я сам немного беспокоюсь, как пойдет у меня с Логрусом
теперь, когда я настроен на Образ более высокого порядка.
— Мне, наверное, стоит убраться подальше, а к тебе
вернуться позднее.
— Нет, останься. Если что пойдет не так, попробуй меня
выручить.
Я призвал знак Логруса. Он повис передо мной. Ничего дурного
не произошло. Я частично переключил внимание на Камень и увидел сквозь него
Логрус под несколько иным углом. Занятно. Однако вполне безболезненно.
Я мысленно вернулся в свои глазницы, просунул руки в
отростки Логруса, пошарил.
Меньше чем через минуту предо мной стояли тарелка с
оладьями, порция сосисок, чашка кофе и стакан апельсинового сока.
— Я бы все доставил куда быстрее, — заметил
Призрак.
— Не сомневаюсь. Просто проверяю, работает ли.
Я жевал и думал, что в каком порядке делать. Доел, отправил
тарелки обратно, снял с валуна Камень, повесил на шею и встал.
— Ладно, Призрак. Пора возвращаться в Амбер, —
сказал я.
Он увеличился, открылся и снизился, чтобы я мог пройти в
золотую арку. Я шагнул вперед…
…и в комнату.
— Спасибо.
— Не за что, папа. Слушай, у меня вопрос: когда ты
потребовал завтрак, не заметил ли ты чего-нибудь странного в поведении Логруса?
— То есть? — спросил я, подходя к рукомойнику.
— Начнем с телесных ощущений. Как он, по-твоему…
упирался?
— Я бы такого слова не употребил, — сказал
я, — но вообще-то, когда я его отпустил, он исчез не сразу. А что?
— Так, возникли некоторые соображения. Ты ведь можешь
колдовать и с помощью Образа?
— Да, но с Логрусом мне сподручнее.
— Попробуй при случае испытать обоих и сравнить.
— Зачем?
— У меня возникли кое-какие предчувствия. Расскажу, как
только проверю.
Призрак исчез.
Я выругался и умылся.
Когда я выглянул в окно, там кружился снег. Я выдвинул ящик
стола, нашел ключ. Кое-что надо было сделать незамедлительно.
Я вышел в коридор, но после первых же нескольких шагов меня
остановил звук. Я постоял, потом двинулся мимо лестницы. Звук нарастал. К тому
времени как я добрался до длинного коридора, идущего мимо библиотеки, стало
ясно, что вернулся Рэндом. Никто другой не умеет так барабанить — да никто и не
посмел бы коснуться королевских барабанов, даже если б умел.
Я миновал приоткрытую дверь в конце коридора и повернул
направо. Моим первым движением было войти, отдать Камень Правосудия и
объяснить, что произошло. Однако я вспомнил слова Флоры: честность, прямота и
открытость тут до добра не доведут. Мне не хотелось верить, что это — общее
правило, однако сейчас честность и прямота вынудили бы меня долго и нудно
объясняться, в то время как я хотел бы заняться совсем иным: мало того, очень
может быть, что Рэндом запретил бы мне этим заниматься.
Я дошел до дальнего входа в столовую, заглянул внутрь. Пусто.
Справа, насколько я помнил, панель отодвигается. Стена между библиотекой и
столовой полая, а на ней — не то веревочная лестница, не то крючки, по которым
можно добраться до потайного входа на библиотечную галерею. Если мне память не
изменяет, там же можно спуститься по винтовой лестнице в пещеру. Я надеялся,
что эти сведения мне не понадобятся, но уже достаточно проникся семейным духом,
чтобы меня потянуло подслушивать и подглядывать, тем более что, судя по
приглушенным голосам из полуоткрытой двери, Рэндом был в библиотеке не один.
Если знание и вправду сила, то лишним оно не окажется, особенно в моем уязвимом
положении.
Панель легко отодвинулась, я посветил внутрь волшебным
светом и одним махом запрыгнул сам. Довольно быстро вскарабкался по стене, медленно
и тихо отодвинул следующую панель — спасибо, кто-то поставил перед нею большое
кресло. Я мог, оставаясь невидимым, смотреть из-за правого подлокотника в
северный угол комнаты.
Играл действительно Рэндом, а Мартин, весь в коже и
металлических цепочках, сидел перед ним и слушал.
Рэндом вытворял нечто невиданное. Он играл пятью палочками —
держал по одной в руках, под мышками и в зубах. По ходу игры он перекладывал
их: изо рта — под мышку, из-под мышки — в правую руку, из нее — в левую, из
левой руки — под мышку, а оттуда — в зубы. И ни разу не сбился с ритма.
Эго завораживало. Я смотрел, пока он не перебрал все. Старые
королевские ударные меньше всего напоминали пластиково-люминесцентную мечту
джаз-рокмена: тарелки размером с боевые щиты, куча тамтамов и пара больших
барабанов, освещенные, словно Корал в кольце огня. Они были сделаны до того,
как малые барабаны стали тонкими и нервными, большие — съежились, а тарелки
гипертрофировались и начали гудеть.
— Никогда такого не видел, — сказал Мартин.
Рэндом пожал плечами:
— Валяю дурака помаленьку. Научился у Фредди Мура в
тридцатых, в Виктории, когда он играл с Артом Ходсом и Максом Камински. А
может, и не там. Не помню. Это еще была эстрада, никаких тебе микрофонов, и
плохой свет. Приходилось напяливать на себя черт-те что или откалывать такие
вот штучки, чтоб народ ходил слушать.
— Жалко, что им приходилось так выделиваться перед
толпой.
— Ага, вы никогда не рядились черт-те во что и не
швыряли в толпу инструментов.
Наступило молчание. Мартинова лица я не видел.
— Я не о том, — наконец произнес Мартин.
— И я не о том, — отозвался Рэндом. Он бросил три
палочки на пол и заиграл снова.
Я прислонился к стене и стал слушать. Через какое-то время я
вздрогнул, услышав саксофонное соло, и выглянул.
Играл Мартин — стоя по-прежнему спиной ко мне. Видимо,
саксофон лежал прежде за стулом. Мелодия отдавала Риччи Колем, я даже удивился,
как мне нравится. И чем больше мне нравилось, тем сильнее я чувствовал себя
лишним. Поэтому я тихонько отодвинул панель, пролез внутрь и задвинул ее снова.
Спустился, выбрался в столовую и решил выйти в другую дверь, чтобы не проходить
мимо входа в библиотеку. Музыка еще слышалась, и я пожалел, что не умею, как
Мандор, заключать ее в самоцветы. Впрочем, не знаю, как бы Камню Правосудия
понравилось нести в себе «Блюз дикаря».
[11]
