Что сегодня? Весь день рубить стену хрустального грота? Или
вновь явится Ясра и попытается меня прикончить?
Что-то не так. Произошла чертова уйма событий с участием
Юрта и Корал, Люка и Мандора, и даже Джулии. Неужели все эго мне приснилось?
Паника накатила и прошла, сознание окончательно пробудилось,
а с ним вернулись и воспоминания. Я зевнул. Все снова было прекрасно.
Я потянулся. Сел. Протер глаза.
Да, я действительно в хрустальной пещере. Нет, все, что
случилось с тех пор, как Люк меня сюда заточил, — не сон. Я вернулся
добровольно, потому что: а) здесь можно хорошенько отоспаться за ничтожное по
амберскому счету время; б) потому что тут никто не достанет меня по Козырю, и
в) вполне вероятно, что даже Путь и Логрус не могут сюда проникнуть.
Я откинул с лица волосы, встал и пошел в сортир. Правильно я
придумал, что велел Призраку перенести меня сюда сразу после разговора с
Дворкином. Я проспал не меньше двенадцати часов — крепко, без сновидений, лучше
не бывает. Я осушил полную бутылку волы, остатками плеснул в лицо.
Одевшись и спрятав постель в кладовую, я вышел в прихожую и
стал под отверстием в потолке. Оттуда лился дневной свет. Я и сейчас помнил
слова Люка в день, когда он меня здесь заточил, и я узнал, что мы с ним в родстве.
Я вытащил из-под рубахи Камень Правосудия, поднял него,
взглянул на просвет. Никаких картинок.
Ну и хорошо. Мне лишние помехи ни к чему.
Я сел по-турецки, продолжая смотреть на Камень. Самое время
покончить с этим раз и навсегда, покуда я бодр и полон сил. Как и советовал
Дворкин, я стал отыскивать в рубиновой глубине Образ.
Через какое-то время он начал проступать. Не так, как если
бы я его вообразил, но то и не была тренировка воображения. Контуры обретали
четкость. Казалось, они не возникают, а были там все время, а я только сейчас
пригляделся. Вероятно, так оно и обстояло на самом деле.
Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул, позволил
изображению померкнуть, потом повторил все с самого начала. Теперь я
внимательно изучал рисунок линий. Отец рассказывал, как настраиваются на
Камень, но я многое позабыл. Когда я сказал об этом Дворкину, тот велел не
беспокоиться — дескать, различишь в Камне трехмерное подобие Пути, отыщешь
точку входа и пройдешь насквозь. На дальнейшие мои подробные расспросы он только
хихикнул и еще раз велел не беспокоиться.
Ну и ладно.
Я медленно повернул Камень, приблизил его к глазам. Внезапно
справа открылся небольшой разрыв. Я сфокусировался на нем, и отверстие как бы
ринулось на меня.
Я вошел и оказался внутри самоцвета. Больше всего это
походило на американские горки. Я то летел вдоль извилистых линий, чувствуя
переходящее в тошноту головокружение, то усилием воли сокрушал рубиновые
преграды, карабкался, падал, скользил или протискивался вперед. Я почти забыл
про руку с цепью, про свое тело — о нем напоминал лишь заливающий глаза пот.
Не знаю, как долго я подстраивался в лад Камню Правосудия,
высочайшей октаве Образа. По словам Дворкина, Образ хотел уничтожить меня сразу
по завершении странного приключения. Он сказал, это не только и не столько
из-за моей грубости, но в подробности входить отказался — это-де повлияет на
мой возможный дальнейший выбор, который следует сделать свободно. Бред собачий,
хотя в остальном Дворкин поражал своим здравомыслием, вопреки всему, что гласят
о нем предание и молва.
Мой рассудок блуждал в багровом нутре Камня. Участки Образа,
которые я прошел и которые мне предстояло пройти, змеились слепящими молниями.
Я был уверен: сейчас мой рассудок врежется в невидимую Вуаль и разобьется
вдребезги. Меня несло неостановимо, все быстрей и быстрей. Я знал: из Камня нет
выхода, пока не пройдешь его до конца.
Дворкин считал, что от Образа, когда я вернулся проверить,
кто там по нему идет, меня спас Камень. Однако оставить его при себе надолго —
тоже гибельно. Дворкин посоветовал настроиться на Камень — как отец и
Рэндом, — а потом вернуть его на место. Тогда во мне останется отпечаток
более высокого порядка, который защитит от Образа не хуже самого Камня. Спорить
с человеком, который предположительно создал Образ с помощью Камня, не
приходилось. Я согласился. Только я слишком устал, чтобы сразу последовать
совету. Вот почему я велел Призраку вернуть меня в хрустальное убежище, где
можно хорошенько выспаться.
А теперь, теперь… я плыл. Я кружился. Иногда я застревал.
Тело мое было снаружи, но Вуали не стали от этого более проницаемыми. После
каждой я чувствовал себя выжатым, словно пробежал милю с олимпийским
результатом. На одном уровне я сознавал, что держу в руке Камень, в котором
прохожу посвящение, на другом — чувствовал, как колотится мое сердце, на
третьем — припоминал отрывки из лекции по антропологии, читанной нам Джоан
Галифакс многие годы назад. Пространство вращалось, как «Гейзер Пик» урожая
1985 года в бокале — а кто сидел тогда напротив меня? Неважно… Вверх, назад,
вспять. Кроваво-алый прилив ослабевал.
В моей душе запечатлелся образ. Вначале было слово — мне не
произнесть… Ярче, ярче. Быстрее, быстрее. Меня несет к рубиновой стене, ударяет
со всего размаху… Ну что же, Шопенгауэр, померяемся волей, чья возьмет. Прошли
год или два, и вдруг преграда исчезла. Меня влекло, меня несло в сияние
взорвавшейся звезды. Алое, алое, алое, и я в нем, как моя «Звездная
вспышка», — лечу, расправив паруса, к цели…
Я рухнул на пол. Я находился в сознании, но при этом в очень
странном состоянии души. То был гипноз, из которого я мог выйти когда и куда
угодно. Но зачем? На мою долю редко перепадала такая порция эйфории. Я
чувствовал, что заслужил ее. и потому парил прямо здесь долгое-долгое время.
Когда эйфория спала до того уровня, когда уже не жалко было
с ней расстаться, я поднялся, пошатываясь, по стеночке дошел до кладовой и
выпил еще воды. Есть хотелось зверски, но консервы и замороженные продукты меня
не прельщали, тем более что так просто было добраться до чего-нибудь
свеженького.
Итак, совет Дворкина исполнен. Жаль, что я отвернулся
раньше, чем вспомнил длинный перечень вопросов, которые хотел задать. Когда я
повернулся обратно, Дворкин уже исчез.
Я выбрался из пещеры и встал на голубом бугре, в котором
помещался единственный известный мне вход. Стояло свежее, солнечное весеннее
утро, на западе плыли редкие белые облачка. Я глубоко и с удовольствием
вдохнул. Потом нагнулся и завалил вход синим валуном. Не хватало только в
следующий раз обнаружить в своем убежище хищника.
Я снял Самоцвет, повесил на выступ валуна и отошел шагов на
десять.
— Привет, папа.
Колесо-Призрак сияющим олимпийским диском летел с запада.
— Доброе утро, Призрак.
— Зачем ты его оставил? Это самое могучее волшебное
орудие из всех, какие я видел.
