Мы вступили на лед и пошли, стараясь не падать Ветер здесь
был еще сильнее. Впрочем, ледяная дорога скользила совсем не так сильно, как
можно было подумать, глядя сверху: мелкая рябь создавала хоть какое-то трение.
Воздух обжигал легкие Снег закручивался в могучие торнадо, которые исполинскими
волчками вращались у нас на пути. От дорог шел голубоватый свет, и снежинки над
ней тоже вспыхивали голубизной. Мы прошли с четверть мили, прежде чем вдоль
дороги вновь стали появляться призрачные видения. Сперва я сам, распростертый в
святилище на груде доспехов, затем Дейдра под фонарем — она смотрела на часы.
— Что это? — спросил Юрт, когда картинки мелькнули
и исчезли.
— Я не знал, когда впервые увидел, и не знаю до сих
пор, — ответил я — Когда наша гонка началась, я думал, что ты тоже из них
Они возникают и пропадают — по всей видимости, случайно. И я ума не приложу
зачем.
Следующей возникла гостиная. На столе стояла ваза с цветами.
Людей в комнате не было. Потом гостиная исчезла..
Нет. Не совсем. Исчезла комната, но цветы остались, прямо на
льду. Я остановился, потом ринулся к ним.
«Мерлин, я не знаю, стоит ли сходить с тропы.»
«Ко всем чертям,» — отвечал я, подбегая к несообразной
пестроте у подножия ледяной глыбы, напомнившей мне недавний Стоунхендж.
Их было много — розы всевозможных сортов и оттенков. Я
нагнулся и вынул одну. Она казалась почти серебристой.
— Что ты тут делаешь, мальчик? — донесся знакомый
голос.
Я тут же выпрямился. Высокий мужчина, выступивший из-за
ледяной глыбы, обращался не ко мне. Он с улыбкой кивал Юрту.
— Похоже, дурака валяю, — отвечал Юрт.
— А это, видимо, и есть дурак, — отвечал
мужчина. — Сорвал чертов цветок. Серебряную розу Амбера… лорда Корвина, я
полагаю. Здравствуй, Мерлин. Отца разыскиваешь?
Я отстегнул от подкладки плаща английскую булавку и приколол
розу на грудь. Говорящий был лорд Борель, герцог королевского дома Свайвилла и,
по слухам, один из любовников моей матери. Он также считался одним из самых
опасных бойцов Двора Хаоса. Убить моего отца, или Бенедикта, или Эрика многие
годы было его навязчивой идеей. На свою беду, он встретился с Корвином, причем
отец торопился — и они даже не скрестили клинков. Отец обвел его вокруг пальца
и убил, насколько я понимаю, отнюдь не в честном поединке. И правильно. Я его
никогда не любил.
— Ты мертв, Борель. Знаешь? — сказал я. — Ты
— призрак того человека, каким был в день прохождения Логруса. В реальном мире
Бореля больше нет. А хочешь знать почему? Тебя убил Корвин.
— Лжешь, паршивец! — вскричал он.
— Нет, — вмешался Юрт. — Мерль прав, ты
действительно погиб. Заколот, как я слышал. Впрочем, я не знал, что это сделал
Корвин.
— Он самый, — подтвердил я.
Борель отвернулся — я увидел, как по его щекам заходили
желваки.
— А здесь — своего рода посмертный мир? — спросил
он наконец, по-прежнему не глядя на нас.
— Можно выразиться и так, — сказал я.
— Здесь можно умереть снова?
— Думаю, да.
— Что это?
Он внезапно опустил глаза, я проследил его взгляд. Подо
льдом что-то лежало. Шагнул в ту сторону.
— Рука, — ответил я, — похожа на человеческую
руку.
— Как она здесь оказалась? — спросил Юрт, подходя
и пиная руку.
Та дернулась, так что стало видно — она не просто лежит, а
скорее торчит изо льда. После того как Юрт ее пнул, она еще несколько секунд
судорожно сжималась и разжималась. Потом я заметил еще одну, чуть дальше, а
рядом, похоже, ногу. Еще дальше — плечо с рукой, ладонь…
— Людоедский морозильник, — предположил я.
Юрт хохотнул.
— Значит, вы оба мертвы, — произнес Борель.
— Отнюдь, — отвечал я. — Я — настоящий. Так,
забрел мимоходом по пути в куда более приятное место.
— А Юрт?
— Юрт — любопытный феномен, как физически, так к
теологически. Ему повезло странным образом раздвоиться.
— Не скажу, что считаю это везением, — заметил
Юрт, — но, учитывая альтернативу, все-таки рад, что оказался здесь.
— Вот пример позитивного мышления, которое столько лет
творило во Дворе чудеса, — сказал я.
Юрт снова хохотнул.
Я услышал металлический свист, который так просто не
забывается. Если Борель хочет проткнуть меня сзади, я все равно не успею
вытащить меч, обернуться и парировать. С другой стороны, он всегда гордился,
что убивает с соблюдением всех тонкостей этикета. Он фехтовал честно, потому
что знал свою непобедимость. Поддерживал репутацию. Я тут же поднял обе руки,
как будто он хочет напасть на меня сзади, — нарочно, чтоб ему досадить.
«Оставайся невидимой, Фракир. Как только я обернусь и
взмахну рукой — отцепляйся. Долетишь, ухватишься и ползи к шее. А там ты уж
знаешь, что делать.»
«Хорошо, начальник,» — отвечала она.
— Обнажи клинок и поворачивайся, Мерль.
— Ты как-то неспортивно себя ведешь, Борель.
— Ты смеешь обвинять меня в нарушении правил?!
— Трудно сказать, я же не вижу, что ты задумал, —
отвечал я.
— Тогда обнажи оружие и повернись.
— Я поворачиваюсь, но оружия не трогаю.
Я быстро повернулся, взмахнул рукой, почувствовал, как
соскользнула Фракир. И тут ноги мои поехали. Я слишком резво повернулся на
гладком льду. В падении я видел, как ко мне метнулась темная тень. Когда я
поднял глаза, передо мной — дюймах в шести от правого глаза — было острие
Борелева меча.
— Вставай медленно, — сказал он.
Я подчинился.
— Вытаскивай оружие.
— А если я откажусь? — спросил я, чтобы протянуть
время.
— Тем самым ты докажешь, что недостоин называться
джентльменом, и я поступлю соответственно.
— То есть все равно на меня нападешь?
— Правила это позволяют, — ответил он.
— Подавись своими правилами! — Я поставил правую
ногу за левую, отпрыгнул, вытащил клинок и закрылся.
