Я обогнул камень и вышел из круга в темноту. Она стала еще
чернее, и казалось, что тропа светится ярче. Я разжал пальцы — дым больше не
шел.
Я припустил рысью, торопясь оказаться подальше от этого
места. Когда через некоторое время я обернулся, камней уже не было — только
бледный смерч тянулся вверх, вверх, затем исчез.
Я продолжал бежать. Дальше дорога шла под уклон, я
разогнался и вскоре уже вприпрыжку летел по пологому склону. Тропа сверкающей
лентой убегала вниз и вдаль, постепенно теряясь из виду.
К своему изумлению, я увидел, что не так далеко ее
пересекает другая светлая ниточка. Правее и левее она таяла во мгле.
— Есть какие-нибудь специальные указания касательно
перекрестков? — спросил я.
— Пока нет, — отвечала Фракир. — Думаю, там
придется принимать решение, а какое — станет ясно только на месте.
Впереди расстилалась огромная темная равнина с разбросанными
там и сям островками света — все они были неподвижны, но одни горели ровно,
другие зажигались и гасли. Ниточек, впрочем, было всего две — моя тропа и
другая, поперечная. В полной тишине слышалось лишь мое дыхание да звук шагов.
Ни ветерка, ни запаха, даже воздух не теплый, не холодный, а просто никакой.
Справа и слева снова маячили какие-то силуэты, но у меня не было ни малейшей
охоты в них вглядываться. Я хотел одного: побыстрее со всем покончить,
выбраться отсюда и вернуться к своим делам.
По обочинам стали попадаться туманные пятнышки света —
расплывчатые, дрожащие, они возникали и пропадали сами собой. Казалось, вдоль
дороги протянутпятнистый прозрачный занавес, и поначалу я не обращал на него
внимания, но он постепенно светлел, изображение проступало, как если бы я
настраивал подзорную трубу: стулья, столы, припаркованные машины, витрины.
Вскоре призрачная картина начала обретать цвет.
Я остановился как вкопанный. Передо мной был красный
«Шевроле» пятьдесят седьмого года, присыпанный снегом, припаркованный на
знакомой улице. Я подошел и протянул левую руку.
Она вошла в полумрак и сразу поблекла. Я потрогал радиатор —
твердый, холодный, — стряхнул с него снег. Вытащил руку — к ней прилипли
снежинки. И сразу картина померкла.
— Я нарочно щупал левой рукой, — сказал я, —
где ты. Что это было?
«Спасибо. По-моему — заснеженная красная машина.»
— Это либо компьютерная модель, либо что-то извлеченное
из моей памяти. Дело в том, что это картина Полли Джексон из моей коллекции,
увеличенная до натурального размера.
«Значит, дела все хуже, Мерль. Я не почувствовала, что это —
модель.»
— Выводы?
«То, что этим заправляет, набирает умения. Или силы. Или
того и другого.»
— Черт, — заметил я и потрусил дальше.
«Может, оно хочет показать, что способно полностью сбить
тебя с толку.»
— Тогда ему это удалось, — признал я и крикнул: —
Эй, что-то! Слышишь? Твоя взяла! Я полностью сбит с толку! Могу я теперь
отправляться домой? Если ты хотело чего-то другого, тебе это не удалось! Я
ровным счетом ничего не понял!
Вспышка молнии бросила меня на землю, я полностью ослеп на
несколько минут. Я лежал ничком и трясся, но грома не последовало. Когда зрение
вернулось, а дрожь улеглась, я увидел прямо перед собой исполинскую фигуру
Оберона.
Правда, всего лишь статую — копию той, что стоит в дальнем
конце Главной Аллеи в Амбере, а может, и ее саму, потому что, вглядевшись, я
различил на плече великого человека птичий помет.
— Настоящий или модель? — спросил я.
«По-моему, настоящий, — отвечала Фракир.»
Я медленно встал.
— Мне понятно, что это ответ, только непонятно, что он
означает.
Я потрогал статую — на ощупь она казалась скорее полотняной,
чем бронзовой. Перед глазами поплыло, и я понял, что держусь за огромный —
больше чем в рост — портрет Отца Страны. Потом края его начали расплываться —
передо мной была картина, одна из многих в блеклой череде вдоль тропы. Затем
она пошла рябью и растаяла.
— Сдаюсь, — сказал я, проходя там, где только что
стоял Оберон. — Ответы еще загадочнее, чем ситуация, породившая вопрос.
«Поскольку мы идем между Тенями, это может означать, что все
сущее хоть где-нибудь реально. А?»
— Может. Но это я знал и так.
«И что все сущее реально в разном смысле, в разное время и в
разных местах?»
— Ладно. Положим, оно и впрямь хотело выразить то, о
чем ты говоришь. Только я сомневаюсь, чтобы кто-то пошел на такие крайности с
единственной целью доказать философские положения, возможно, новые для тебя, но
вообще-то порядком избитые. Должна быть какая-то причина, и ее я ухватить не
могу.
До сих пор мне показывали только неживую натуру. Теперь на
картинах появились люди и животные. Здесь были воинственные сцены, любовные и
просто домашние.
«Да, развитие есть. Возможно, это куда-то ведет.»
— Когда они выпрыгнут на меня, я соображу, что мы у
цели.
«Кто знает? Насколько я понимаю, искусствоведение — наука
разносторонняя.
Однако картины вскоре исчезли, и тропу вновь обступила тьма.
Я бежал по пологому склону вниз, к перекрестку. Где же Чеширский Кот, когда мне
и впрямь понадобилась логика Кроличьей Норы?
Я бежал к отчетливо видному перекрестку. Вдруг я заморгал.
Передо мной был по-прежнему перекресток, но декорации полностью сменились.
Справа на углу стоял фонарный столб. Под ним кто-то курил.
— Фракир, как они это сделали? — спросил я.
«Очень быстро,» — отвечала она.
— Что говорит нам внутренний голос?
«На тебе сосредоточено внимание. Впрочем, ничего угрожающего.»
Я замедлил бег. Тропа сменилась асфальтовой дорогой, по
бокам появились бровки и тротуары. Я перешел с проезжей части на правый
тротуар. Сразу натянуло серого тумана, и фонарь скрылся из виду.
Я пошел еще медленнее и вскоре увидел, что асфальт под
ногами — мокрый. Шаги отдавались глухо, словно от ближних домов, но туман еще
сгустился, так что, есть дома или нет, было не разглядеть. Впрочем, что-то
вроде зданий все же угадывалось — сгустки мрака по правую руку. В спину подул
холодный ветер, на голову упали несколько капель. Я поднял воротник. Где-то
высоко в скрытом туманом небе загудел самолет. Я постоял, пока гудение смолкло,
затем пошел дальше. Очень тихо — возможно, на другой стороне улицы — пианино
заиграло смутно знакомую мелодию. Я плотнее закутался в плащ. Туман клубился и
густел.
Еще три шага, и он расступился.
