Среди гомона кофейной церемонии каждый гость высказал свое мнение о новом полке. Потом король проводил дам в небольшую соседнюю комнату, которая предназначалась для кофейных церемоний. Трое слуг расставили там чашки и все необходимое. Вскоре все расположились в этом помещении, как кому было удобно. И новый сюрприз для Морица: король сам разогрел свой кофе на горелке, налил его в чашку и предложил гостям сделать то же самое. Один лишь Мориц, не привыкший к подобного рода вещам, обжегся. Это заставило всех засмеяться. Потом какое-то время все болтали на разные темы, а затем Людовик XV попрощался и отправился в свои покои. Это не означало, что он собирался лечь в постель. На самом деле после кофейных церемоний он обычно переодевался, иногда даже надевал маску, брал карету и отправлялся танцевать в Париж, на бал в Опере. В этот вечер мадам де Ля Турнелль последовала за ним, а все остальные собрались расходиться по домам.
— Не согласитесь ли вы быть принятым в моем маленьком версальском домике, — предложил своему другу Ришелье, — или вы предпочтете, чтобы вас отвезли в Париж?
— Спасибо за ваше предложение, но я лучше отправлюсь домой. Меня там ждут...
Мадам де Конти, говорившая в это время с герцогом д#39;Айеном, повернулась к ним:
— Я еду к себе, — предложила она, помахивая веером. — Доверьте мне нашего друга. Я не видела его целую вечность, и у нас есть о чем поговорить!
— Мне бы тоже хотелось вам много чего рассказать, принцесса, — простонал герцог, изобразив подступающие слезы.
— Не расстраивайтесь! Как-нибудь в другой раз...
Пока они не проехали предместья Версаля, в карете царила тишина, оконные створки которой были затворены. Ночник освещал внутреннее пространство синим светом. От принцессы исходил тонкий аромат с нотками перца, наполнявший воздух. Фижмы ее платья, заполняя пространство, заставляли приглашенного тихо зажаться в своем углу... Бархатные подушки были настолько мягкими, и Мориц чувствовал себя настолько комфортно, что уже собирался было заснуть, когда вдруг услышал:
— Наверное, будет нескромно спросить: вас кто-то ждет?
Мориц улыбнулся, сидя в тени рядом с принцессой:
— Возможно...
— Так это женщина?
— Если предположить, что это так, разве это может иметь какое-то значение для вас, принцесса?
— Уже нет. Ни один мужчина не пользуется таким успехом у женщин, как вы. А вот во времена бедняжки Лекуврёр все было совсем иначе. Ее вы любили, не правда ли?
— Не считая себя на это способным, — пробормотал он, повернув голову к окну, чтобы скрыть свое волнение.
Воцарилось молчание, а потом принцесса спросила:
— У вас еще сохранился мой портрет?
— Естественно!
— Я не вижу в этом ничего естественного, потому что вы меня больше не любите. Верните его мне!
— Нет. Что бы вы ни думали, он для меня бесконечно дорог, он был со мной во всех моих кампаниях. Я держу его в шкатулке (он чуть не добавил «вместе с письмами Адриенны»), ключ от которой всегда ношу на цепочке на шее.
— Трофей, как захваченные у противника знамена, которые висят под сводами собора Парижской Богоматери?
Луиза-Елизавета усмехнулась, и в голосе ее послышалась горечь. Мориц был этим тронут и, наклонившись, стал искать руку принцессы в рукаве ее огромного соболиного манто. Она немного посопротивлялась, но потом сама поднесла руку к его губам.
— Не пытайтесь обмануть себя! — воскликнул он. — Я никогда не был оратором, вы это знаете, и я плохо могу выразить свои чувства. Как вам объяснить, чем вы были и чем остаетесь для меня? Сном, наверное, от которого я так и не отошел.
— Можно ли мечтать об одной женщине в объятиях другой?
— Это вопрос, на который вы могли бы ответить и сами. После смерти вашего мужа ваше имя было связано со многими другими, такими известными людьми...
— Это смешно! Вы находились на другом конце света. И как вы могли быть в курсе всех придворных сплетен?
Она попыталась вырвать свою руку, но Мориц крепко держал ее:
— Вы не можете себе представить, как быстро они распространялись даже в самых удаленных армиях. Это выглядит чудом, но это факт. Нужно ли назвать имена?
— Не будьте наглецом. Мне ли их не знать! И будете ли вы удовлетворены, если я признаюсь... Мне случалось вспоминать, как много значили мы друг для друга. Особенно в некоторые ночи...
Без всякой мягкости он прижал ее к себе и свободной рукой отбросил мех от лица принцессы:
— Они могут возродиться! Я сразу это почувствовал, как только увидел вас в обществе короля, такую же красивую, как в моих воспоминаниях, такую же...
Он не договорил. Она вдруг обмякла в его объятиях, и их губы соединились со странной естественностью. Было похоже, что они продолжают свой последний поцелуй в том же месте, где остановились в прошлый раз.
Потом она прижалась к Морицу, положив голову ему на плечо:
— Как такое возможно... После стольких лет? — вздохнула мадам де Конти.
— Я не знаю, но это прекрасно! Тем более что мы теперь стали намного ближе. Вы — вдова, и я — холостяк. Вы — принцесса, и я — королевской крови. Я даже чуть было не стал царем всея Руси, — засмеялся он, а потом добавил — Давайте поженимся!
Едва он успел произнести эти слова, как их очевидность показалась ему ослепительной. Разве не были они созданы друг для друга? К ее ногам он готов был бросить все лавры своей славы, которая, он это чувствовал, была уже совсем рядом! Рядом с ней ночи были бы столь же прекрасны, как и дни!
Тем не менее она отклонилась и вновь заняла свое место в другом углу кареты.
— Это невозможно! — печально прошептала она.
— Почему? Я достоин вас, а скоро моя слава еще более упрочится!
— Я не сомневаюсь в этом, но мой сын вас убьет!
Тишина, которая снова установилась в карете, была уже другого рода, чем та, что ей предшествовала. Слова, произнесенные Луизой-Елизаветой, были тяжелы, как надгробная плита. А потом Мориц тихо сказал:
— Чтобы желать смерти кого-либо, нужно ненавидеть, а чтобы ненавидеть, нужно много знать. В данном случае ничего подобного нет. Все, что мне известно, — это то, что он воевал в Баварии под командованием маршала де Белль-Иля, когда и я был там, но не более того!
— Он все это знает о вас, и даже более, чем вы можете себе представить. Прежде всего, вы — сын курфюрста Саксонии, который, как он считает, вытеснил его деда силой, в то время как он был избран в короли Польским Сеймом и еще находился в море, чтобы приплыть в Польшу и получить свой трон. Нет, не спрашивайте меня! — настояла она, положив руку на руку своего спутника. — Мы запутаемся в лабиринтах политики, а у меня нет ни склонности, ни желания переписывать историю. Дела обстоят так, вот и все! Кроме того, Луи-Франсуа знает, что было время, когда о нас с вами шли разговоры. Кто его проинформировал, я не знаю, но было бы удивительно, если бы он об этом не услышал. Только он не уверен, что мы были любовниками, потому что для этого не было никаких доказательств. И поэтому я предпочла бы, чтобы вы вернули мне мой портрет. Если он узнает, что он у вас...
