Таким Мориц Саксонский впервые увидел Париж, и именно таким он его запомнил и полюбил — несмотря на повсеместную грязь и на раскисшие от дождей после суровой зимы дороги. Ему нравилась шумная жизнь города, толкотня на широких улицах, толпы красиво одетых людей, бесконечные баржи на реке... К тому же он не был просто иностранцем, не знающим, куда себя деть и где остановиться в совершенно незнакомом городе. О его приезде знали, его ждали. Август II попросил графа фон Хойма, посла Саксонии во Франции, присмотреть за своим отпрыском, но прежде всего проследить за ним. Шарль де Бурбон-Конде, граф де Шароле, и его кузен Луи-Огюст, принц Домбский, оба внуки Людовика XIV и маркизы де Монтеспан, с которыми Мориц познакомился еще при осаде Белграда, которой командовал принц Евгений, тоже ждали его приезда. Мориц был лишь немного старше братьев, и из этой троицы сама собой сложилась прекрасная компания молодых весельчаков. Бурбоны открыли перед графом Саксонским путь ко двору... точнее, к обоим дворам, существовавшим в то время во Франции: к шумному двору регента и к куда более тихому и спокойному — короля Людовика XV, которому тогда было всего десять лет.
Регентом был Филипп II Орлеанский, сын Филиппа I Орлеанского, покойного брата Людовика XIII, и его второй жены Елизаветы Пфальцской. После смерти короля, за пять лет до прибытия Морица во Францию, герцог Филипп взял на свои плечи ношу регентства при пятилетнем осиротевшем ребенке, воспитанию которого он себя и посвятил. Первым предпринятым им шагом было перемещение принца из Версаля, который находился слишком далеко от Пале-Рояля, резиденции герцога, ставшей теперь местом пребывания правительства. Старый Лувр был не пригоден для этой роли, поэтому принца и его окружение разместили во дворце Тюильри, то есть буквально в двух шагах от Филиппа. Окружение же, воспылавшее лютой ненавистью к Филиппу, проводило большую часть своего времени в поисках удачного повода, чтобы выплеснуть свой яд на человека, мать которого презирала маркизу де Ментенон, морганатическую жену Людовика XIV. Воодушевляясь ханжески искаженными представлениями о христианских ценностях, они называли его воплощенным Антихристом, иначе говоря, самим Дьяволом.
На самом же деле, если верить Сен-Симону
[54]
, герцог был «мягким, приветливым, открытым, легким и приятным в общении, а звук его прекрасного голоса — настоящий дар красноречия... У него была исключительная память: он помнил все — и события, и людей, и даты. Умел дать быстрый, обоснованный и красноречивый ответ в любом споре. При этом он никогда не выглядел самодовольным, не показывал своего умственного превосходства, а говорил как равный с равным, удивляя этим даже самых искусных ораторов...»
Образованный, умный, интересующийся науками и искусствами, герцог Филипп ненавидел Версальский двор. Храбрый и жадный до битв воин, если только ему позволяли принимать в них участие, что случалось крайне редко, он обладал всеми качествами, необходимыми великому государю, но было и одно «но». Регент слишком любил женщин — всех, кроме той единственной, с которой состоял в браке (она казалась ему смертельно скучной), а также дружеские оргии. У него была целая коллекция любовниц, которых он собирал так же придирчиво, как другие собирают драгоценности или предметы искусства, и, проведя шесть часов за рабочим столом, герцог предпочитал отдаваться наслаждениям плоти в компании своих приятелей и юных дам. Об этих «интимных ужинах» давно было известно общественности, что бесчестило его в глазах благородных людей, во многом благодаря стараниям и ненависти некоторых высокопоставленных личностей, таких как герцог де Бурбон — он так и не простил Филиппу Орлеанскому того, что именно его Людовик XIV на смертном одре выбрал регентом. И этому человеку Морицу предстояло быть представленным в самом скором времени — друзья уверяли его, что если он произведет на регента должное впечатление, его тут же примут в узкий круг близких друзей, хоть и порочный, но от этого не менее желанный.
Остановившись в особняке Шатонеф, на Набережной четырех наций, Мориц едва успел прийти в себя после долгой дороги. Уже утром к нему нагрянул граф де Шароле, трепещущий от радости принести хорошую новость:
— Его Высочество регент примет вас сегодня после полудня! Он лично мне сказал, что ждет не дождется знакомства с таким человеком, как вы. Так что подготовьтесь хорошенько! Вас должны представить всей семье!
И вот после полудня Мориц, одетый с иголочки, вместе со своим другом забрались в экипаж, который должен был доставить их к Пале-Роялю. Много времени дорога не заняла — надо было всего-то пересечь Сену. Но, как только экипаж оказался на другой стороне реки, атмосфера города резко изменилась. Если правый берег Сены был относительно спокойным, то под стенами прекрасной резиденции регента царила самая настоящая суматоха. Этот роскошный дворец был построен еще кардиналом де Ришелье, потом, в детские годы Людовика XIV, в нем жила королевская семья, и только после этого он стал достоянием рода герцогов Орлеанских. Он представлял собой огромный четырехугольник, внутри которого были заключены шикарные сады и апартаменты, богатству которых мог бы позавидовать сам Версаль.
Ворота были закрыты и тщательно охранялись. Возможно, причиной тому была странного вида группа людей, собравшаяся у ограды и о чем-то перешептывающаяся. Время от времени кто-нибудь выкрикивал несколько непонятных фраз, и Мориц улавливал в них только одно имя иностранного происхождения: Лоу. Похоже было, что люди желали этому самому Лоу чего-то плохого.
— Кто этот человек? — поинтересовался Мориц.
— Лоу? Это наш министр финансов, просто волшебник
[55]
. Он появился пять лет назад и занялся всем, что производится на нашей земле и на заморских территориях. Заменил золото банкнотами и помог заработать состояние очень и очень многим. Вы спросите, как? Лучше не спрашивайте. Я в этом ничего не понимаю и никогда не понимал. Что я знаю точно, так это то, что ситуация ухудшилась в начале этого года, и народ все больше и больше этим недоволен. Но нам с вами не стоит и об этом и думать — в Париже волнения происходят постоянно! О! Мы подъезжаем!
И точно, экипаж, приветствуемый стражей, которой кучер доложил о приезде гостей, как раз въезжал во двор. Несколькими минутами позже они уже шагали по крытой галерее, и, одно за другим, их взорам открывались чудеса: античные мраморные статуи, вычурные гобелены, полотна знаменитых мастеров. Впереди их ждал кабинет регента, окна которого выходили в сад, благоухающий цветочными ароматами и наполненный пением птиц. Как раз у окна они и застали регента, держащего в руке, как показалось, частичку солнца. На самом же деле это был неоправленный бриллиант исключительного размера. Герцог Орлеанский с явным восторгом вертел его в пальцах, забавляясь игрой радужных бликов на стенах.
