Эта операция была последней возможностью спасти девушку.
Но шансов на выздоровление оставалось ничтожно мало.
* * *
Набережная Сен-Бернар
9.15
Вернувшись в штаб речной бригады, Капелла вытащил с катера все его содержимое, прежде чем окатить его из шланга.
На борту он обнаружил полиэтиленовый пакет, пропитанный водой, как губка. Внутри лежала книга на английском в отвратительном состоянии. Он уже хотел швырнуть ее в мусорный бак, но, опомнившись, положил на парапет набережной.
* * *
Дни шли за днями…
В этот тяжелый момент Мило приехал в Париж, чем очень поддержал меня.
Билли находилась между жизнью и смертью. Больше недели она провела в реанимации под бдительным оком Клузо, который заходил каждый три часа, чтобы проверить ее состояние.
Понимая, как мне тяжело, он разрешил приходить в реанимацию в любое время суток. Значительную часть дня я проводил, сидя на стуле с ноутбуком на коленях и лихорадочно стуча по клавиатуре.
Билли накачали болеутоляющим и подключили к аппарату искусственного дыхания, ее тело облепили электроды, от рук и груди тянулись дренажные трубки и капельницы. Она изредка открывала глаза и страдальчески смотрела на меня. Я так хотел обнадежить ее, но мог только продолжать писать.
* * *
Была середина октября. Мило сидел за столиком на террасе кафе, он только что закончил длинное письмо Кароль. Положив листы бумаги в конверт, он заплатил за перье с мятным сиропом, перешел дорогу и оказался у Сены в районе набережной Малаке. Направляясь к Институту Франции — там висел почтовый ящик, — он ненадолго задержался у букинистов. В их ящиках вперемежку лежали дорогие старинные книги, фотографии Дуано, винтажные афиши со знаменитым черным котом, пластинки шестидесятых годов и чудовищные брелоки в виде Эйфелевой башни. Мило остановился перед лотком с комиксами. В детстве Халк, Спайдермен и другие герои «Марвел комикс» были его лучшими друзьями, а теперь он с интересом открывал для себя похождения Астерикса и Счастливчика Люка.
В последнем ящике с табличкой «1 евро» было свалено все подряд. Мило из любопытства заглянул туда: среди пожелтевших от старости покетбуков и рваных журналов лежал сильно испорченный роман в темно-синей обложке…
«Не может быть!»
Он внимательно осмотрел книгу: переплет вздулся от воды, склеившиеся страницы были тверды, как камень.
— Where… where did you get this book?
[96]
— спросил Мило, от удивления забыв французский.
Продавец знал на английском всего несколько слов, но кое-как сумел объяснить, что нашел эту книгу на набережной. У Мило не укладывалось в голове, как издание, чей след потерялся в Нью-Йорке, десять дней спустя оказалось в Париже.
Сбитый с толку, он крутил в руках роман.
Казалось бы, цель достигнута, но состояние книги…
Букинист понял причину замешательства Мило и протянул визитную карточку:
— Могу порекомендовать человека, который отреставрирует книгу.
* * *
Флигель дома настоятеля монастыря Сен-Бенуа
Где-то в Париже
В монастырской переплетной мастерской сестра Мари-Клод внимательно осмотрела принесенную книгу: том искорежен, обложка из искусственной кожи тоже пострадала. Работа предстояла нелегкая, но монашка с решимостью взялась за дело.
Аккуратно расшив книгу, она достала увлажнитель размером с шариковую ручку и направила на фолиант струю пара, температура которого высветилась на небольшом экране. Влага впиталась в бумагу, и склеившиеся страницы удалось разлепить. Намокшие листы были хрупкими, типографская краска кое-где расплылась. Мари-Клод осторожно вложила промокашку между листов и, перевернув книгу, принялась «оживлять» ее при помощи фена.
Несколько часов спустя роман снова можно было листать. Монахиня тщательно проверила все страницы, желая удостовериться, что ни одну не пропустила. Она приклеила на место отвалившиеся фотографии и прядку тончайших, словно ангельских, волос. Чтобы вернуть книге форму, она оставила ее на ночь под прессом.
На следующий день сестра Мари-Клод соорудила для романа новую обложку. Она работала целый день в тишине и покое мастерской. Своими ловкими, как у хирурга, пальцами она изготовила переплет из окрашенной телячьей кожи, затем приклеила квадратный кусочек кожи ягненка с выведенным на ней сусальным золотом заголовком.
В семь вечера молодой американец со странным именем постучал в дверь монастыря. Монахиня вручила Мило книгу. Тот так расхваливал ее работу, что она от смущения покраснела…
* * *
— Просыпайся! — гаркнул Мило, тряся меня за плечо.
«Черт!»
Я сидел в палате, где Билли лежала между операциями, и снова заснул за компьютером. С молчаливого согласия персонала я ночевал в больнице.
Жалюзи были закрыты, комнату освещало лишь слабое сияние ночника. Я потер глаза и спросил:
— Который час?
— Одиннадцать вечера.
— А день недели?
— Среда.
Мило не удержался и добавил с насмешливой улыбкой:
— Чтобы ты не утруждал себя лишними вопросами: сейчас 2010 год, и президент Америки все еще Обама.
Я хмыкнул.
Уходя в работу, я совершенно терял счет времени.
— Сколько? — спросил Мило, заглядывая через плечо.
— Двести пятьдесят страниц. Полкниги, — ответил я, захлопывая ноутбук.
— А как Билли?
— Все еще в реанимации.
Мило торжественно достал из бумажного пакета книгу в шикарном переплете и с загадочным видом сказал:
— Это тебе. Подарок.
Я не сразу понял, что это мой собственный роман, за которым Мило с Кароль гонялись по всему миру.
Книгу явно отреставрировали. Ее кожаная обложка была теплой и гладкой на ощупь.
— Теперь Билли ничего не угрожает. Надо только дописать роман, и она вернется домой, — сказал Мило.
* * *
Шли недели и месяцы.
Октябрь, ноябрь, декабрь…
Холодный ветер унес устилавшие землю пожелтевшие листья, на смену мягкому осеннему солнцу пришла суровая зима.
Владельцы кафе убрали с террас столики или выставили рядом с ними жаровни. У выходов из метро замаячили продавцы каштанов, а люди, выныривая из земных недр, как один надевали шапки и потуже затягивали шарфы.
В порыве вдохновения я писал все быстрее. Пальцы летали по клавиатуре, история полностью захватила меня. Отныне я чувствовал себя не столько творцом, сколько безвольной игрушкой в руках повествования и загипнотизированно смотрел на количество страниц в текстовом редакторе: триста пятьдесят, четыреста, четыреста пятьдесят…
