Каждую ночь я словно крутил назад педали велосипеда, постепенно меняя характер Джека и стараясь сделать его немного человечнее.
И все же, несмотря на слегка искусственное превращение, Джек оставался Джеком, иначе говоря, ненавистным мне типом, которому я, по странному стечению обстоятельств, вынужден был уступить любимую женщину.
* * *
Пасифик-Палисейдс, Калифорния
15 сентября
9.01
— Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!
Мило с трудом проснулся, потер глаза и, пошатываясь, вылез из кровати.
Он лег поздно. Полночи они с Кароль безуспешно перерывали форумы и интернет-магазины в поисках пропавшего экземпляра, везде, где только можно, оставляя объявления и подписываясь на оповещения по электронной почте. Друзья внимательно изучали все итальянские сайты, хоть как-то связанные с продажей книг.
— Полиция! Немедленно…
Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, невысокая брюнетка с зелеными глазами и американо-ирландским шармом, явно принимающая себя за Терезу Лисбон.
[86]
— Добрый день. Кэрен Кэллен, сотрудник полиции округа Калифорния. У нас ордер на ваше выселение.
Выйдя на террасу, Мило увидел стоящий перед домом грузовик для перевозки мебели.
— Что за дерьмо?
— Будьте добры, не усложняйте нашу работу! — пригрозила офицер полиции. — В последние несколько недель банк отправил вам несколько предупреждений о необходимости выплатить задолженность.
Двое грузчиков уже стояли у входа, готовые по первому знаку взяться за работу. Кэрен Кэллен протянула Мило конверт:
— Кстати, это вызов в суд за сокрытие имущества, подлежащего аресту.
— Вы имеете в виду…
— …«Бугатти», которую вы заложили.
Помощник шерифа кивнула грузчикам. Не прошло и получаса, как они вынесли из дома всю мебель.
— Это еще цветочки по сравнению с тем, что сделает с вами налоговое управление! — издевательски крикнула Кэрен, захлопывая дверцу машины.
Мило остался один. Он стоял на тротуаре с чемоданом в руке, внезапно осознав, что ему даже негде переночевать. Как боксер, только что получивший страшный удар, он пошатнулся, сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую, не зная, что делать. Три месяца назад он уволил двух сотрудников и продал офис в даунтауне. У него не было ни работы, ни крыши над головой, ни машины — ничего. Он слишком долго отказывался смотреть правде в глаза, надеясь, что все утрясется, а теперь она мстила ему.
Татуировки на руках пылали в лучах утреннего солнца. Глядя на эти стигматы прошлого, Мило мысленно вернулся к прежней жизни, дракам, жестокости и нищете, от которых, казалось, убежал навсегда.
Завывание полицейской сирены вывело его из задумчивости. Он обернулся с мыслью дать деру, но понял, что угрозы нет.
Это была Кароль.
Она сразу поняла, что случилось, и взяла быка за рога: решительно забрав у Мило чемодан, она запихнула его на заднее сиденье патрульной машины.
— У меня есть удобный раскладной диван, но не думай, что сможешь тусоваться просто так. Я сто лет собираюсь ободрать обои в гостиной, еще нужно побелить кухню и заделать швы между плиткой в душевой. В ванной течет кран, а на стенах следы от сырости, с этим тоже надо что-то сделать. Короче, я даже довольна, что тебя выселили…
Мило кивком поблагодарил ее.
Да, он лишился работы, дома и машины.
Но у него осталась Кароль.
Он все потерял.
Кроме самого главного.
* * *
Рим
Район Трастевере
23 сентября
Художник Лука Бартолетти вошел в семейный ресторанчик на окраине города. Здесь можно было отведать простую римскую еду в старинном интерьере. Тарелки со спагетти тут ставили на столы, накрытые клетчатыми скатертями, а вино приносили в кувшине.
— Джованни! — позвал он.
Никого. Хотя часы показывали десять утра, в воздухе уже пахло свежеиспеченным хлебом. Ресторан купили родители сорок лет назад, но теперь здесь заправлял его брат.
— Джованни!
В дверном проеме показался силуэт. Но это был не брат.
— Что ты так кричишь?
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй.
Ни поцелуев. Ни объятий. Ни одной теплой нотки в голосе.
— Мне нужен Джованни.
— Его нет. Он пошел к Марчелло за пиццей.
— Ладно, подожду.
Стоило им остаться наедине, повисало тяжелое молчание, полное горечи и невысказанных упреков. Так случилось и на этот раз. Они редко виделись, еще реже разговаривали. Лука долго жил в Нью-Йорке, а после развода вернулся в Италию. Сначала он поселился в Милане, а уже потом купил квартиру в Риме.
Чтобы сгладить неловкость, Лука зашел за барную стойку и сделал себе эспрессо. Он мало времени проводил с семьей: работа была универсальным предлогом, чтобы прогуливать крещения, свадьбы, первые причастия и бесконечные воскресные службы. Но он по-своему любил родных и страдал оттого, что не умеет с ними общаться. Мать не понимала его живопись и уж тем более почему эти картины так нравятся людям. У нее в голове не укладывалось, зачем платить десятки миллионов евро за монохромные полотна. Лука не сомневался, что она считает его ловким мошенником, который умудряется жить в свое удовольствие и при этом «не работать». Это непонимание стало миной замедленного действия в их отношениях.
— Как поживает твоя дочь?
— Сандра поступила в лицей в Нью-Йорке.
— Ты вообще с ней не видишься?
— Вижусь, но нечасто. Ты же знаешь, что опекуном назначена ее мать.
— Небось ни одна встреча не проходит без проблем?
— Я пришел не для того, чтобы выслушивать всякую чушь! — вспылил Лука, вставая и направляясь к выходу.
— Подожди!
Он замер на пороге.
— Ты чем-то встревожен?
— Это мои проблемы.
— Что ты хотел от брата?
— Хотел спросить, нет ли у него кое-каких снимков.
— Снимков? Ты ведь никогда не фотографируешь! И всегда твердишь, что не хочешь захламлять жизнь воспоминаниями.
— Спасибо за помощь, мама.
— Какие фотографии тебе нужны?
Но Лука ушел от вопроса.
