Я убедил себя, что могу быть самим собой только рядом с ней, поверил в бесконечность нашей любви, надеялся, что нам удастся то, что не сумели другие. На самом деле, находясь рядом с Авророй, я отчетливее, чем обычно, замечал черты своего характера, с которыми давно и безуспешно боролся: собственнический инстинкт; чрезмерное преклонение перед красотой; глупая убежденность в том, что человек с ангельским лицом обладает прекрасной душой; нарциссическая гордость оттого, что рядом со мной находится ослепительно-красивая женщина, — знак того, что я превзошел остальных самцов своего вида.
Признаю, слава не особенно вскружила ей голову, но все же человек редко меняется в лучшую сторону, когда на него обрушивается известность. Она может лишь растревожить раны, уже нанесенные нарциссизмом.
Мне это было прекрасно известно. Более того, я знал, что Аврора с ужасом ждет того времени, когда ее красота увянет, а талант сойдет на нет, и тогда она лишится двух магических даров, которые получила свыше и которые отличают ее от простых смертных. Я знал, что ее уверенность в себе — всего лишь работа на публику, а за образом самовлюбленной пианистки скрывается женщина с огромным количеством комплексов, неспособная обрести гармонию с собой и спасающаяся от своих страхов в гиперактивности. Она колесила по миру, составляя программу концертов на три года вперед, завязывала короткие романы и внезапно разрывала отношения. До самого конца я верил, что могу стать ее пристанью, а она — моей. Но для этого нужно доверие, а она по привычке заставляла ревновать, впутывая меня в двусмысленные ситуации, что не способствовало созданию искренних отношений. В результате мы потерпели крушение. Живи мы на необитаемом острове, нам было бы проще обрести счастье, но жизнь не необитаемый остров. Ее друзьям, парижским, нью-йоркским и берлинским псевдоинтеллектуалам, пришлись не по вкусу мои простые, доступные каждому романы, а Мило и Кароль считали Аврору высокомерной самовлюбленной снобкой.
* * *
Гроза не утихала, потоки воды так и бежали по стеклам. В утонченных декорациях Бурбон-стрит-бара прозвучали последние аккорды «А Case of You»,
[62]
и мягкий блюзовый голос затих.
Раздались аплодисменты. Аврора сделала глоток бордо из стоявшего на пианино бокала, кивком головы поблагодарила слушателей и закрыла инструмент, давая понять, что концерт окончен.
— Неплохо. Думаю, Нора Джонс расстроится, узнав, что ты решила петь, — сказал я, подходя к ней.
Она с вызовом протянула мне бокал:
— Посмотрим, не потерял ли ты нюх.
Я прикоснулся к стеклу в том месте, откуда пила она, и сделал глоток. Аврора учила меня разбираться в сортах вина, но мы расстались раньше, чем я освоил базовые знания.
— Э-э-э… «Шато-латур», 1982, — ляпнул я наугад.
Она улыбнулась, чувствуя мою неуверенность, и поправила:
— «Шато-марго», 1990.
— Знаешь, я предпочитаю кока-колу лайт, там не надо помнить удачные года.
Аврора рассмеялась, как раньше, когда мы любили друг друга, и медленно повела головой — она всегда так делала, когда хотела понравиться. Из-под заколки выбилась золотистая прядь.
— Как поживаешь?
— Хорошо. Зато ты выглядишь так, словно явился прямиком из раннего палеолита, — заметила она, имея в виду мою бороду. — Как губа? Зашили?
Я в недоумении нахмурился:
— В смысле?
— Ну, врачу удалось пришить кусок губы, который отхватила эта блондинка? Кстати, кто она? Твоя новая подружка?
Я уклонился от ответа, попросив бармена налить «то же самое, что у мисс».
Но Аврора не отставала:
— Красивая девушка. Ей, может, не хватает изящества, но она очень красивая. В любом случае отношения у вас бурные, сразу видно…
Тут я пошел в контратаку:
— А как у тебя дела со спортсменом? Он, наверное, не блещет умом, зато неотразим. Вы хорошо смотритесь вместе. И потом, в газетах пишут, что у вас все серьезно.
— С каких это пор ты читаешь желтую прессу? Они столько глупостей говорили о нас с тобой — я думала, после этого ты не купишься на их россказни. А насчет большой любви… Ты же знаешь, я в нее никогда не верила.
— Даже со мной?
Сделав еще один глоток, она встала с табурета и подошла к окну.
— Я никогда не влюблялась до беспамятства, ты стал исключением. Мои романы были приятными, но я всегда обходилась малой кровью.
Вот одна из причин нашей неудачи. Я нуждался в любви, как в кислороде. Это было единственное, что придавало жизни смысл, наполняло ее сиянием и красотой. Аврора, хоть и признавала волшебство этого чувства, считала его обманом и иллюзией.
Глядя на меня отсутствующим взглядом, она снова заговорила:
— Любые отношения начинаются и заканчиваются, такова жизнь. Однажды утром один остается, а другой уходит, и никто не знает почему. Мы все балансируем на краю пропасти. Я не доверяю чувствам. Они слишком изменчивые, слишком хрупкие, слишком непостоянные. Ты считаешь их прочными, а ведь достаточно одного взгляда, одной обольстительной улыбки, и от них не останется и следа. Я занимаюсь музыкой — она всегда будет частью моей жизни. Я люблю книги — это тоже величина постоянная. И потом… я не знаю людей, которые бы любили друг друга всю жизнь.
— Это потому, что ты общаешься с творческими личностями, самовлюбленными существами, которым ничего не стоит разорвать отношения.
Аврора задумалась, неспешно вышла на террасу и поставила бокал на парапет.
— Мы с тобой не пошли дальше радостей начала влюбленности. Нам не хватило упорства…
— Тебе не хватило упорства, из-за тебя наши отношения зашли в тупик, — с жаром возразил я.
В небе сверкнула последняя молния, и гроза стихла так же быстро, как началась.
— Я хотел прожить с тобой всю жизнь. Мне кажется, любовь — это не что иное, как желание всегда быть вместе, когда любимый человек становится источником твоего вдохновения.
Тучи постепенно расходились, над головой показался кусочек голубого неба.
Я не сдавался:
— Мне хотелось серьезных отношений. Я был готов взять на себя обязательства, пройти через любые испытания вместе с тобой. Да, это непросто, такие вещи всегда даются с трудом, но я представлял, как день за днем мы преодолеваем препятствия, которые ставит перед нами жизнь.
В баре кто-то снова сел за пианино. До нас донеслась задушевная, чувственная мелодия из «India Song».
[63]
Я издалека увидел направляющегося к нам с доской для серфинга Рафаэля Барроса. Мне не хотелось встречаться с ним. Я повернул к деревянной лестнице и стал спускаться, но Аврора удержала меня, взяв за руку.
