Я тоже улыбнулся. В то счастливое время мне казалось, что деньги могут решить все проблемы. На несколько секунд реальность с ее горестями словно отступила в тень, но иллюзия быстро развеялась. Со слезами отчаяния Кароль проговорила:
— Я оплачу лечение, только дай свое согласие, пожалуйста.
Ее лицо напомнило мне ту измученную девочку, с которой я познакомился много лет назад. Я был готов на все, лишь бы успокоить ее.
12
Реабилитация
Придет смерть, и у нее будут твои глаза…
Название стихотворения, найденного на столе Чезаре Павезе после самоубийства
Мило подозрительно медленно вел «Бугатти», что было совершенно не похоже на него. В салоне царило напряженное молчание.
— Не смотри на меня как на врага. Я же везу тебя не в клинику Бетти Форд!
[18]
Я недоверчиво хмыкнул.
Дома мы еще около часа ругались, безуспешно пытаясь найти ключи от машины, и впервые в жизни чуть не подрались. В конце концов, наговорив друг другу гадостей, мы послали курьера в офис Мило за запасным комплектом.
Мой друг включил радио, чтобы разрядить обстановку, но стало только хуже. Из колонок неслась песня Эми Вайнхаус:
[19]
«Будь что будет», — подумал я.
Опустив стекло, я смотрел на растущие вдоль моря пальмы. Может, он прав? Может, это правда сумасшествие, а история с Билли — галлюцинация? Работая над книгами, я частенько балансировал на краю пропасти, впадая в странное состояние: реальность постепенно стиралась, уступая место вымыслу, а герои становились такими живыми и осязаемыми, что всюду сопровождали меня. Я страдал, терзался сомнениями и радовался вместе с ними и, уже дописав роман, подолгу не мог отделаться от них. Они врывались в сновидения, делили со мной завтрак, околачивались неподалеку, когда я ездил за покупками, ужинал в ресторане, ходил в туалет и даже занимался любовью. Это возбуждало и пугало, опьяняло и тревожило одновременно, но до сегодняшнего дня мне удавалось держать свое приятное сумасшествие в границах разумного. Я, конечно, сознавал опасность этих фантазий, но никогда еще они не доводили меня до безумия. Что же случилось сегодня? Ведь за последние несколько месяцев я не написал ни строчки!
— А, кстати! У меня есть кое-что для тебя.
Мило кинул мне оранжевую пластиковую коробочку.
Я схватил ее на лету.
«Мои антидепрессанты…»
Открыв крышку, я уставился на белые таблетки, которые, казалось, подтрунивали надо мной, глядя со дна баночки.
— Ты так старался избавить меня от них! Почему решил отдать?
— У тебя может начаться ломка, — объяснил Мило.
Сердце заколотилось, меня внезапно охватила тревога. Я чувствовал себя одиноким, а тело болело, как у наркомана, давно не получавшего дозу. Как можно быть физически здоровым и так страдать?
В голове мелькнула строчка из старой песни Лу Рида «I'm waiting for my man»: «Я жду моего человека, я жду моего дилера». Странно, сегодня дилером стал лучший друг.
— Полечишься и будешь как новенький. Ты только представь, десять дней спать и ни о чем не думать! — успокаивал Мило.
Он старался говорить бодрым голосом, но, очевидно, сам не особо верил, что план сработает.
Я сжал коробочку так сильно, что пластик чуть не треснул. Достаточно положить под язык одну таблетку, и сразу полегчает. Можно даже принять три или четыре сразу, тогда в голове не останется ни одной мысли. Надо сказать, я отлично переносил лекарства.
«Вам повезло, — сказала однажды доктор Шнабель, — у некоторых бывают ужасные побочные эффекты».
Словно бросая вызов самому себе, я убрал коробочку в карман, не достав ни одной таблетки.
— Если лечение сном не поможет, попробуем что-нибудь другое. Мне рассказывали об одном типе из Нью-Йорка по имени Коннор МакКой. Говорят, он творит чудеса при помощи гипноза, — продолжал Мило.
Гипноз, лечение сном, горы таблеток… Пускай реальность приносит одни страдания, я устал бегать от нее. Я не хотел десять дней лежать, как блаженный, под транквилизаторами — мне стала ненавистна безответственность. Я готов был встретиться лицом к лицу с так называемой настоящей жизнью, пусть даже это станет моей последней битвой.
Меня всегда потрясало то, что творчество и сумасшествие сопутствуют друг другу. Камилла Клодель, Мопассан, Нерваль, Арто — все они постепенно погружались в безумие. Вирджиния Вулф утопилась в реке, Чезаре Павезе покончил с собой, наевшись барбитуратов в гостиничном номере, Николя де Сталь выбросился из окна, Джон Кеннеди Тул соединил выхлопную трубу с салоном автомобиля… Не говоря уж о папаше Хемингуэе, который прострелил себе голову из ружья. А Курт Кобейн? Серым утром неподалеку от Сиэтла он пустил себе пулю в лоб, оставив лишь коротенькую записку, адресованную воображаемому другу детства: «Лучше сгореть, чем угаснуть».
Чем не решение проблем?
У каждого свой метод, но результат всегда один: капитуляция. Искусство появляется, когда реальности оказывается недостаточно. Вполне возможно, наступает момент, когда и искусства уже мало, — тогда ему на смену приходят безумие и смерть. И хотя я не обладал талантом ни одного из этих людей, меня мучили те же вопросы.
* * *
Мило припарковался на обсаженной деревьями стоянке рядом с современным строением из розового мрамора и стекла — клиники Софии Шнабель.
— Помни, мы союзники, а не враги, — снова заверила меня Кароль, догоняя нас на ступеньках перед входом.
Мы вместе вошли в клинику. На ресепшен я с удивлением узнал, что уже записан на прием, а о моей госпитализации договорились еще вчера.
Не задавая лишних вопросов, я покорно сел в лифт. Прозрачная капсула остановилась на последнем этаже. Там нас встретила секретарша и проводила в огромный офис, пообещав, что доктор придет с минуты на минуту.
В просторном светлом помещении сразу бросались в глаза большой письменный стол и белый кожаный угловой диван.
— Вот это да! — присвистнул Мило, плюхнувшись в кресло в виде ладони.
Помимо трех предметов мебели, в кабинете стояли буддистские скульптуры: бронзовый бюст Сиддхартхи Гаутамы,
[20]
«колесо закона»
[21]
из песчаника, пара газелей и мраморный фонтан. Они создавали доброжелательную спокойную атмосферу, которая, очевидно, помогала некоторым пациентам расслабиться и раскрыть психологу свои тайны.
