Зрительная труба показывается над водой секунды на три. Достаточно, чтобы капитан-лейтенант ввел поправку и уточнил расстояние. Выживем — штурману презент за точность.
Неподвижный борт «Интинбаха» длиной порядка полусотни саженей — куда лучшая мишень, нежели нос канонерки. Даже из-под воды промазать трудно. Но куда деваться самим? Не подплывать же на мелководье рейда под киль тонущего броненосца.
— Пятая, пли! Шестая, пли! Уравнительную на погружение. Машины, стоп. Средний назад.
Продвинувшись вперед на полторы-две длины корпуса, лодка останавливается и начинает откатываться назад. Тут ее настигает цунами от взрывов торпед. Боевой корабль, полный людей, схвачен невидимой рукой и трясется, как груша на ветру. Гаснет свет, отсеки наполняются криками боли, из переговорной трубы несутся рапорты о повреждениях. В темноте искрит электропроводка, к обычной вони отсеков примешивается запах паленого.
Поддайся командир на миг панике — все пропало. В лучшем случае аварийно всплыть и отдаться на расправу турку. Ни за что! Повоюем.
— Дать запасное освещение! Боцман, удерживать глубину тридцать футов. Машинное, продолжать средний назад. Штурман, рассчитать точку всплытия перед поворотом.
Лодка пятится наугад к сравнительно широкому месту, откуда сможет повернуть и носом выйти в открытое море. Над головой снова рвутся снаряды — заработали турецкие батареи. Слава богу, пока мелкий горох, полевая артиллерия на берегу, форт молчит. Значит, всплытие под перископ опасно.
— Проверить дожигание водорода!
Пожар совершенно некстати.
— Ваше благородие, через полкабельтова надо поднимать перископ, — доложил штурман, бледный и потный в неверном свете масляной лампадки.
Аккомпанементом к его словам служит зубовный скрежет по левому борту. Цепь от бочки скребет по балластной систерне. Зубодробительный звук смещается к носу и там внезапно стихает, зато лодка неожиданно начинает поворачивать.
— Бочку поймали. Стоп, машина. Право руля, полный вперед.
Цепь охотно отпускает передний руль глубины и, шаркнув на прощание по борту, затихает. Снаряды начинают ложиться совсем близко: турки заметили необычный танец бочки.
В центральном посту трясет, будто едешь на конке по разбитым рельсам. От отдельных разрывов лязгают зубы. «Катран» ложится на обратный курс, не задев внешнее ограждение, и тянется в сторону выхода. Удары остаются за кормой.
Из машинного докладывают о пожаре.
— Тушить! Держаться семь минут. Потом всплываем. Есть давление в котле?
— Половина, ваше благородие.
Кондукторы и матросы задыхаются в дыму, задраив межотсечную дверь. Приточку кислорода увеличить нельзя — пожар разгорится. Замотав мокрыми тряпками лицо и руки, они гасят горящую изоляцию, падают от электрошока, подымаются и снова борются за спасение лодки. Все это в дыму и почти полной тьме, нарушаемой лишь тощим мерцанием лампад, которым тоже не хватает воздуха, и искрением коротких замыканий.
«Катран» вырвался за боны.
— Срочное всплытие! Самый полный вперед!
Волны кипят. Вокруг вынырнувшей из воды рубки — град разрывов. Морской воздух проникает в спертое пространство. Изрядно встряхивает снова — прилетел тяжелый «чемодан». Под занавес проснулся форт. Одна надежда на машинное, десять минут — и туркам останется стрелять разве что по пустой воде. Несмотря на опасность, Ланге тщательно осмотрел бывшее место стоянки броненосца. Слава тебе, Господи, в четвертый раз на него охотиться не придется.
Снова мощный взрыв.
— В первом отсеке поступает вода!
— Во втором отсеке поступает вода!
Ланге протиснулся в нос. Помпы справляются. Пока. Хлором попахивает, замочило-таки аккумуляторные ямы.
Все хорошее когда-нибудь кончается. Плохое тоже — иногда. Наконец, разрывы утихли. Машинное доложило, что огонь потух. «Катран» на восьми узлах идет к Балаклаве.
Двое погибло: помощник механика в корме от электротока и матрос в носу ударился головой о задрайку. Отравленных дымом, обожженных, ушибленных — половина команды. Подлодка изранена и беззащитна, напади бакланы — заклюют. А настроение бодрое. Пусть знает турок — бонные укрытия, большая скорость хода, охота на броненоске, никакие другие преграды от подлодки не спасают. Она похозяйничала снаружи и на рейде, потом ушла, хоть соль на хвост посыпай.
Тем не менее, слушая на протяжении двух суток непрерывно поступающие сообщения о ранениях «Катрана» и принятых временных мерах, абы дойти до Крыма, капитан-лейтенант подумывал, что заключительная часть эскапады — излишество. Но вслух не произнес, экипаж должен свято верить в непогрешимость командира.
Глава пятая
Обновленный «Константин», вооруженный семидюймовками на носу и корме, артиллерией помельче и торпедными катерами, отправился к болгарским берегам, эскортируя сразу шесть судов с подкреплением для русской армии.
После затопления турецкой речной флотилии передовые части генерала Гурко выдвинулись к Шипкинскому перевалу, без особых потерь форсировав Дунай. Окруженные турецкие гарнизоны сдавались. Для решительного перевеса морем перебрасывались подкрепления. После Шипки планировалось соединение с сербами, тогда путь к османской столице открыт.
С «Константином» вышли «Акула» и «Пиранья». Освободить из «карантина» экипаж «Терпуги» адмирал не позволил. Британия обвинила Россию в подрыве своих судов на русских минах. Аркас клятвенно заверил, что после безобразий в Золотом Роге ни одна мина не покинула арсенал. Владыкам морей намекнули, что их суда могли столкнуться в тумане друг с другом, и настоятельно предложили воздержаться от рейсов в район конфликта. В ответ последовала нота, что островитяне сами изволят выбирать, куда ходить их судам, а куда нет, и в советах они не нуждаются. Словом, и без того сложные отношения натянулись. Конфуз по поводу возвращения «Терпуги» без торпед, отсутствия реляции об атаке на вражеские корабли и более чем странного заточения в изоляцию пока не вышел за пределы Севастополя, а судовые документы британского контрабандиста не покинули адмиральский стол. Аркас ждал, что по ведомству жандармерии или иных императорских служб ябеда рано или поздно докатится до Санкт-Петербурга. Оставалось ждать и надеяться на лучшее.
Не вышел и «Катран». Его отбуксировали в Николаев. Ремонту — на месяц, а то и дней на сорок. Да и экипажу восстанавливаться-лечиться.
Милях в двадцати от берега, немного южнее дунайского устья, Макарову доложили о четырех дымах, двигающихся спереди-слева наперерез. Он поднялся на мостик и взял бинокль, потом замысловато выругался.
Не верьте, что военные моряки всегда ищут боя. Одно дело доблесть, другое — ответственность за шесть невооруженных пароходов, полных людей, лошадей и оружия, потому не дающих больше восьми-девяти узлов. Не сбежать, говорит простая арифметика. До устья Дуная, где можно укрыться под дулами береговых батарей, миль шестьдесят, не менее семи часов хода. До дымов порядка десяти миль, и турки не могли не заметить конвой. Значит, если устроить догонялки, за три-четыре часа они выйдут на дистанцию огня.
