Я скосил глаза. К нам шел сэр Уолтон Харрис.
– Мои поздравления с производством, господин посол, – сказал сэр Уолтон, не скрывая яда в голосе. Яда было так много, что в нем можно было захлебнуться с головой.
– Боюсь, с производством будут проблемы, – откликнулся я.
– Какие же, позвольте полюбопытствовать.
– Позволю. Я являюсь контр-адмиралом флота, причем действующим – и как я смогу принять должность на берегу?
Сэр Уолтон засмеялся. Сейчас мы были квиты – за тот разговор в саду британского посольства...
– Боюсь, сэр, вам придется обосноваться на берегу.
– Уолтон... – заговорил Пикеринг, – тебе не кажется, что объявляют твой любимый танец. Останешься без дамы...
– Да, конечно. Прошу прощения, господа.
А вот дальнейшее стало для меня сюрпризом – североамериканский посол проводил британского взглядом, полным самой лютой ненависти.
– Подлый старый ублюдок... – негромко сказал он.
– Про кого это вы, сэр? – решил полюбопытствовать я.
– Вы поняли. Я готов прозакладывать свою коллекцию шотландских односолодовых, что эта старая тварь приложила руку к сегодняшнему спектаклю. Чувствуется почерк мастера.
– Вы полагаете, что он настолько вхож во дворец? – недоуменно спросил я.
Пикеринг кивнул.
– Не только вхож. Иногда у меня возникают сомнения относительно того, чей же вассал эта страна. Ваш – или британский.
Сказанное было новостью для меня, это могло быть и провокацией, но обдумывать времени не было.
– Вы полагаете?
– Увы. Я говорю только о том, что вижу своими глазами.
– А почему вас это так беспокоит?
– Почему... – Пикеринг смял окурок и запросто сунул его в карман, только североамериканцы так могут, – откровенно говоря, мне не нравитесь ни вы, ни Великобритания. Но кузены раздражают меня куда больше с тех пор, как я поплыл по мутным водам дипломатии. И вы, и они – не хотите играть по-честному.
– То есть?
– Товары. Рынки. Вы ставите торговые барьеры. Не хотите играть с открытыми картами. А мы, североамериканцы, любим честную игру.
– Кто же играет с открытыми картами? Вы видели хоть одну игру, в которой играют таким образом?
– То-то и оно.
– А как быть с доктриной Монро? Разве она не отдает вам целое полушарие?
– В политическом смысле. В экономическом – границы свободны.
– Ошибаетесь. Хотите, докажу.
– Извольте.
– Ваша финансовая система. Ваш вездесущий доллар. Вы создали систему, при которой курсы валют всех стран полушария привязаны к доллару САСШ, а не к другим ценностям, к золоту, например. Или к активам госбанка казначейства. В результате другие страны вынуждены покупать у вас доллары и вести торговлю в долларах. А наши товары заведомо становятся неконкурентоспособными. Потому что на их цену накладываются издержки от валютообменных операций.
– Кто вам мешает послушать нас и открыть свободную куплю-продажу валюты? Мы предлагали вам это неоднократно.
– Заметьте – с предложением доллара как резервной валюты. Хотя он хуже обеспечен, чем рубль. Если открыть рынок для свободных операций с валютой – к нам хлынет спекулятивный капитал. Сейчас тот, кто хочет купить в нашей стране, скажем, предприятие, должен заработать рубли и за них приобрести его. А тогда – он просто придет и купит его за доллары. А кто сказал, что они обеспечены чем-либо? У вас даже казначейство – частная структура.
Внезапно я понял, что совсем отвлекся от мрачных мыслей.
– Спасибо.
– Как говорят в Техасе – будешь должен, парень. Вам привет.
– От кого?
– От дамы. Той, с которой вы познакомились в Лондоне.
– Не припоминаю.
– Отель. Известные события. В Гайд-парке. Не припоминаете?
– Нет.
– Печально. А эта дама надеялась, что вы их помните.
Только этого не хватало...
– А что эта дама помнит еще?
Посол помолчал, перед тем как ответить.
– Много, господин Воронцов. Очень много. Я видел ее совсем недавно, и у нее остались самые теплые воспоминания. Признаться, я был удивлен тем, что вы, русский, столько сделали для моей страны.
– Я это делал не для вашей страны.
– О да, конечно. Для своей. Но враг моего врага – мой друг, не так ли?
Посол Пикеринг протянул свою руку, большую, крестьянскую, крепкую. Немного подумав, я пожал ее – ведь враг моего врага и в самом деле мой друг. Любые союзы складываются из кирпичиков – и я горд тем, что одним из первых положил кирпичик в самое основание фундамента нового союза, который через несколько лет одни будут называть трансатлантическим, а другие – противоестественным.
В конце концов – дипломатию вершат не боги. Ее вершат живые люди.
Чуть повернувшись, я наткнулся на злобный взгляд из зала, от самого витража. Ла Рош, скорее всего, британский посол оставил его вынюхивать. Донесет...
– Осмелюсь дать вам дружеский совет. Здесь вам ловить уже нечего. Уезжайте прямо сейчас. Возьмите машину и выберите не ту дорогу, по которой вы ехали, прибрежную, а через пустыню, да не прямую. Сориентируетесь по карте. И возьмите отпуск, уезжайте на воды. Как минимум на месяц. Пока все ни утрясется.
– Увы, но я не могу этого сделать.
Посол щелчком отправил сигарету вниз, проследил взглядом за полетом маленького огненного метеора. Сигарета упала на мраморные ступеньки, рассыпалась искрами и погасла.
– Как знаете. В любом случае – удачи.
Повернувшись, посол Пикеринг пошел в танцевальный зал.
Первому совету Пикеринга я последовал – и без происшествий добрался до Тегерана. Второму – нет.
3 июля 2002 года
Варшава, царство Польское
Следственный изолятор
Для графа Комаровского революция начиналась здесь.
Без уважения к его дворянскому титулу и к званию поручика лейб-гвардии, его сунули сюда, в ДПЗ
[101]
, который принадлежал Министерству внутренних дел. Спасло графа только то, что по каким-то причинам его записали в книге арестантов как пана Вороша (фамилию-то придумали) и сунули в камеру, где было всего три места, причем одно пустовало. Второе занимал некий пан Юзеф, лысоватый живчик лет сорока, не унывающий даже в тюрьме и постоянно кому-то звонящий по сотовому телефону, хотя в следственном изоляторе сотовых телефонов не должно было быть ни у кого.
