— Точно! — Генерал чему-то улыбался.
— Это безумие. Для этого нужно будет применить все ВВС страны — и то за один раз не справимся. Более того — я не исключаю такого развития событий, что к концу операции ВВС Израиля из-за тяжелых потерь будут просто небоеспособны. Американцам хорошо, у них двенадцать полных эскадрилий истребителей-бомбардировщиков только на авианосцах, и они производят самолеты… кстати, я не вижу никого из американцев…
— Их не будет, — отрезал генерал-майор Ядлин.
— То есть?
— Ты понял. Американцев не будет. Американцы не участвуют.
Подполковник не поверил своим ушам:
— То есть мы должны справиться с Ираном только теми силами, какие у нас есть, и только за один вылет?
— Точно. Именно это мы и должны сделать, Иеремия, и ты это сможешь сделать, как никто другой в ВВС.
— Я не волшебник. Не хватит сил.
— Для Фебы хватило…
— Не стоит сравнивать. Там был ограниченный позиционный район. Да, сильно укрепленный, да, там была достигнута максимальная концентрация средств ПВО из всех случаев, с которыми я когда-либо сталкивался. Но все же это была ограниченная территория, и только одна цель. Здесь нам предстоит иметь дело с целой страной, которая только и готовится к этому. Кроме того, я был молодым безбашенным психом на Кфире — мы все, черт возьми, были молодыми психами, которым все равно когда умереть — завтра или сегодня. Сейчас я повзрослел. Надеюсь, что и поумнел. Очень на это надеюсь.
— Они готовятся к удару от США. От нас они удара не ждут.
— И какая разница?! Кстати — американцы дадут нам разрешение на пролет над территорией Ирака и над Заливом? Или нам придется скрываться и от них тоже?
— Нет. Они закроют глаза — но это все. Даже целеуказания они нам выдавать не будут.
— Это радует.
В кабинете повисло молчание, подполковник смотрел во все глаза на офицеров, надеясь уловить хотя бы намек на то, что это все шутка. Он даже вспомнил, когда его день рождения — мелькнула мысль, что это какой-то дикий розыгрыш. Но нет, день рождения подполковника Эгеца был в ноябре.
— А нужно ли нам лететь через Залив? — вдруг спросил Ядлин.
— Что ты имеешь в виду?
— Знаешь… — Ядлин снова улыбнулся, — когда я думаю об американцах, мне на ум всегда приходит определение — «слон в посудной лавке». Они так и не выводят до конца свой контингент из Ирака, оставляя там непонятно для чего его авиационную составляющую. У них постоянно в Персидском заливе крейсирует авианосная группа, и как минимум еще одна находится в Средиземном море. Их аналитики то и дело заговаривают о том, что надо наконец разобраться с Ираном. И когда я смотрю на спутниковые снимки, я вижу там только одно. Иран отгородился от американцев в Ираке и Заливе щитом. Но ведь щит может защитить только с одной стороны, не так ли?
Щит может защитить только с одной стороны…
— Какова моя задача?
— Ты теперь оперативный координатор и начальник временного штаба операции «Гнев Господа». Как минимум — полковник, а то и генерал. При необходимости тебе будут предоставлены все ресурсы, какими располагает государство Израиль. Эта комната теперь — оперативный штаб, и все, что здесь говорится, — здесь же и должно умирать. Тебе в помощь я оставляю одного из офицеров, он большой специалист по системам ПВО и поможет тебе в разработке плана операции.
Тот офицер, что докладывал о состоянии иранской системы ПВО, молча привстал со своего стула…
— Поскольку он не представился — представлю его я. Мы его зовем Миша, и он не любит долгих разговоров. Он специалист по системам ПВО, его учили в Советском Союзе, и он имеет большой практический опыт. ПВО Ирана строится по советским тактическим схемам и во многом состоит из советских компонентов. Думаю, вдвоем вы больше добьетесь, чем ты в одиночку.
— Сколько времени мне дается на разработку первичного плана?
— Скажем так… Через неделю я снова буду в этих местах.
* * *
Ретроспектива
27 февраля 1988 года
Азербайджанская ССР, город Сумгаит
Полковник Службы национальной безопасности Армении Гагик Бабаян
Оперативная группа «Раздан-1»
Все в человеческой жизни имеет свое начало и свой конец. Любовь, ненависть, сама жизнь — все имеет начало, и все когда-то будет иметь конец. Он не знал, когда ему суждено встретить свой конец, он надеялся только, что встретит его достойно, как подобает мужчине.
Но начало он помнил. Не мог забыть…
Было страшно. Для него, тринадцатилетнего пацана, ничего еще толком не понимающего, было страшно вдвойне. И еще страшнее было оттого, что он видел, как боится отец. Его отец, силач из силачей, на спор легко поднимающий на плечи два больших мешка с цементом, — боялся. Он старался не показывать этого, чтобы не заметила мама — но он боялся. И Гагик — тогда у него была еще другая фамилия, родная, не Бабаян — от вида того, как боится отец, боялся еще больше…
Это был Советский Союз. Закавказье.
Были последние дни зимы одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.
Високосный февраль. Месяц с днем, который бывает один раз в четыре года. Днем беды…
В школу сегодня его уже не пустили после того, что произошло два дня назад. Какая школа, когда на улицах творится такое. Несмотря на запрет матери, Гагик наблюдал за происходящим, лег на балконе, чтобы его не было видно с улицы, и наблюдал. Они жили на четвертом этаже, и с высоты балкона было хорошо видно, как улицей от школы прошла толпа. Когда она шла в сторону школы полчаса назад, она была меньше раза в два — значит, все старшеклассники присоединились к погромщикам. В школе вскрыли старую кладовку, там лежали всякие ненужные, не требующие к себе постоянного доступа вещи, и вытащили оттуда транспаранты, с которыми они ходили всей школой на первомайские и ноябрьские праздники. Когда-то давно, когда людей еще не охватил кровавый морок безумия, Гагик, вместе со своим одноклассником Мухой, Мухаджиевым Али, и другими ребятами из пионерской организации старательно делали эти плакаты. Одни тщательно шкурили шесты, на которые потом надо будет повесить транспарант — обычно их делали в школьном кабинете труда на токарных станках, но тут требовались шесты намного длиннее, и их Алла Владимировна привезла из РОНО. Шесты были обработаны грубо, и их надо было ошкурить как следует, чтобы они были гладкими, — этим занимались мальчишки. А девчонки тем временем, по заранее проведенным мелом контурам старательно закрашивали белым участки красного полотнища, расстеленного на полу спортзала. Каждый мазок кистью нужно было тщательно обдумать, чтобы не сделать криво и не капнуть краской на полотнище — потом не сотрешь. Мазки сливались в буквы. Буквы сливались в слова. Слова сливались в чеканную медь лозунгов.
