— Участок здесь болотистый. Не знаю, чем надо было думать, чтобы затеять тут строительство.
Елизавета Селлер никак не отреагировала, и инженер продолжил:
— Со временем вода почти все размыла. Видите лес внизу? Участок перед ним выложили кирпичом. Он частично сохранился. Но вот утрамбованный грунт поглотили болото и грязь.
Он указал на покосившийся холм, где виднелись темные очертания дороги.
— Многое вызывает искреннее недоумение. Этот холм, например. Он искусственный, в основе — деревянная конструкция. Сделали ее кое-как, но холм, несмотря ни на что, стоит на месте.
Стросс шагнул вперед. Он хотел кое-что добавить.
— Меня убедил именно холм. На рисунке изображен точно такой же, и, думаю, на свете мало найдется трасс с подобным возвышением посредине.
Елизавета Селлер кивнула, соглашаясь. А потом произнесла еще что-то, но очень тихо, никто даже не расслышал.
— Простите? — переспросил инженер.
— Продолжайте, — сказала Елизавета Селлер, не отрывая взгляда от равнины внизу.
Инженер сообщил, что в некоторых местах, где дорога поворачивает, ее приподняли, и, хотя сейчас довольно большие участки находятся под водой, трасса все равно угадывается. Он указал на белую линию широкого, плавного поворота и объяснил, что здесь применили новый тип покрытия из гальки и камня — техника двадцатых годов. Так решалась проблема пыли. Он, как инженер-профессионал, считает, что для гонок трасса была бы непригодна. Поворотов слишком много — от этого теряется ритм, а некоторые отрезки дороги откровенно опасны. Может быть, современные автомобили и справились бы, но машинам того времени это было не под силу. Он даже просмотрел подшивки газет, но не нашел ни единого упоминания, что здесь когда-либо проводились гонки. Скорее всего, ее построили, но, так и не испытав, бросили, предположил инженер. И замолчал.
Елизавета Селлер сделала несколько шагов вперед. Наконец-то воцарилась тишина. Она оглядела трассу, точнее те ее части, которые виднелись среди болота. И поняла, что не ошиблась ни в отношении Последнего, ни в отношении себя самой. Она вспомнила юношу и девушку, что колесили по дорогам Америки в компании разобранных роялей, и они оба предстали перед ней как никогда четко и ясно. Теперь она знала: как бы мир ни пытался им помешать, скрывая части целого, их путь оставался в высшей степени простым и понятным, лишенным преград. Многим он казался безумием, но на самом деле таковым не был: они вырвали его из хаоса происходящего и прошли вместе. Важно только одно, подумала она, важно только одно — быть здесь в этот момент. И привнести в мир порядок.
Она долго стояла, не двигаясь. Никто другой не смог бы разглядеть то, что виделось ей. Она словно бы читала письмо, написанное на языке, известном лишь двум людям во всем мире. Откуда-то налетел легкий ветерок, и она решила, что пора идти. Еще раз обвела взглядом мечту Последнего и повернулась к своим спутникам, которые застыли с торжественными лицами. Они пока не знали, что оставалось сделать еще одну вещь для того, чтобы в мире все действительно встало на свои места. Елизавета Селлер шагнула к инженеру и вынула из сумки лист бумаги, сложенный в восемь раз. Протянула ему.
— Осушите гребаное болото и восстановите трассу. Она должна быть точь-в-точь как эта.
Будучи истинным англичанином, инженер постарался сохранить лицо даже в такой ситуации.
— Я не уверен, что понял вас, — произнес он.
Елизавета Селлер посмотрела на него так, как смотрела бы на лужу блевотины в холле пятизвездочного отеля.
— Я сказала, что вы должны вернуть трассе ее первоначальный вид. Как хотите, но у вас на это есть только три месяца.
У сыщика Стросса вырвался изумленный возглас. Уже давно он оставил позади свои юношеские мечты, и теперь главной целью его жизни было избегать неприятностей. Выражение лица русской миллиардерши пробудило в нем странное чувство, название которого он забыл много лет назад. Скорее всего, этим вечером он напьется и признается наконец миссис Мак-Говерн, что ее задница сводит его с ума.
Елизавета Селлер спускалась с холма, отмечая по пути неухоженность английских полей. Инженер шел следом в некотором отдалении и пытался придумать, как бы поизящнее выразить свою растерянность. Он долго набирался смелости и, когда они подошли к машине, наконец решился.
— Это безумие, — ограничился он двумя словами.
— Вы понятия не имеете, что такое настоящее безумие, — сказала Елизавета Селлер таким тоном, каким обычно выражают соболезнования.
Инженер знал, как отомстить.
— По такой трассе никто никогда ездить не будет, — озвучил он свои мысли.
Сыщик Стросс поспешно шагнул вперед, ни за что на свете он не пропустил бы ответ Елизаветы Селлер.
— По ней буду ездить я, и этого достаточно, — заявила она.
Работы стоили бешеных денег и длились шесть месяцев и двадцать семь дней. Заказчица рассчитывала, что они закончат вдвое быстрее, но инженер Блум доказал ей, что это выше человеческих возможностей. Если только мы не наймем Супермена, добавил он. По его понятиям, это была шутка. И притом весьма удачная.
Елизавета Селлер поселилась в тридцати двух милях от трассы, в роскошной гостинице, которую ни разу за все время не покинула. Ее не интересовал ни ход работ, ни тем более местные достопримечательности, хотя их кругом было предостаточно. Она целыми днями бродила по садам вокруг отеля или спокойно сидела в плетеном кресле на веранде, глядя в пустоту. Руки она прятала под шелковой индийской шалью и тайком играла Шуберта.
Она делила номер-люкс на последнем этаже с сопровождавшими ее мальчиком и девочкой. Персонал гостиницы осуждал за глаза подобное сожительство, но Елизавета Селлер оставляла баснословные чаевые, и через несколько недель к проблеме целомудрия стали относиться гораздо проще как в стенах гостиницы, так и за ее пределами. Вскоре все даже полюбили эту пожилую даму за спокойствие, неторопливые движения и неунывающий характер. Хотя ее манеру говорить находили довольно специфической. Многие склонялись к версии, что она здесь открывает свое дело, и пошли слухи об огромном казино, которое построят около трассы. Но старики, которые целые дни проводили у металлической решетки, окружавшей бывшую взлетную полосу, и выведывали, что же там делается, подозревали, что на самом деле она ищет спрятанные в болотах сокровища. В каком-то смысле они были правы. Однажды Стросс подумал, что хотя бы ему, нашедшему трассу, можно было бы рассказать, что такого особенного в этом абсурдном нагромождении непроходимых поворотов. Он озвучил свою мысль Елизавете Селлер.
— Это не трасса, а целая жизнь, — вырвалось у нее.
Стросс не обладал ни воображением, ни оптимизмом, необходимыми, чтобы понять ее слова.
— Целая жизнь? — переспросил он.
Елизавета Селлер чуть не поддалась секундному порыву рассказать ему все от начала до конца. Ее привлекала возможность надругаться над невинной душой этого человека, показав ему, какой глубокой бывает страсть и какими причудливыми иногда оказываются повороты судьбы. Но она тотчас отвергла эту мысль, напомнив себе, что все влюбленные уверены в собственной неповторимости, тогда как на самом деле они абсолютно одинаковы. Удержаться было непросто, но она смогла.
