Хозяйка задумала устроить праздник, где я должна была играть на рояле. Конечно, тебе заплатят, пообещала она. Вечер. Мы с мистером Кертисом на веранде. Он пьет бокал за бокалом. Наверное, он ко мне тоже привязался — относился как к родной дочери. Люди настолько одиноки, что
Вдруг он в слезы. А потом признается, что расплатиться со мной ему нечем, откуда взять деньги на праздник, он не знает, у него в кармане ни гроша, и каждое утро он делает вид, что идет на работу в контору, которой на самом деле уже и в помине нет. Усаживается за столик в кафе и думает, как ему жить дальше. Конченый я человек, жалуется он. Поначалу мне кажется, что семья и без моей помощи успела себя разрушить, но вскоре я понимаю, что могу немного подтолкнуть их. Совсем чуть-чуть, чтобы не нарушить план. У меня есть идея, говорю я мистеру Кертису. Не знаю, как мне такое в голову приходит. Талант, наверное. В самый разгар праздника я достаю фотографии Сибири и те, которые так усердно распространяют большевики. Сестра постоянно этот хлам присылает. Я — ноль эмоций. Мне плевать, что там происходит, я уже давно решила_____Меня это не касается. В общем, рассказываю я, какие люди в России бедные и несчастные, а потом сообщаю, что мистер Кертис сподвиг меня на сбор пожертвований для них, сам он сделал чрезвычайно щедрый первый взнос в размере 300 долларов. Аплодисменты. В мире богачей благотворительность — своего рода спорт. Переплюнь соседа, называется. Все принялись по очереди отстегивать головокружительные суммы. Я со слезами благодарности брала деньги. Притворство чистой воды. А потом отдала тайком мистеру Кертису. Я все верну, заверил он меня. Хороший человек. Не сомневаюсь, сказала я.
Прошло шесть месяцев, и мы распрощались. Я уехала. Но перед отъездом успела написать анонимное письмо, где посоветовала всем, проявившим сочувствие к жителям Сибири, проверить, что стало с их денежками. Думаю, мистер Кертис через несколько месяцев застрелился. Все бы так закончилось и без моей помощи. Раньше или позже.
Этот обман — полностью его рук дело, мне-то чего полиции бояться? Меня даже искать не будут. Зачем зря время терять.
Нужно в другой штат попроситься, это да. О причине Последний не догадывается, она известна только мне.
Америка большая, так что это легче легкого.
Надолго ли я еще здесь?
Надолго ли здесь Последний?
Неужели когда-нибудь большевики с их революционным размахом доберутся и до этих мест и нам опять придется ретироваться?
Хочу жить там, где Историей и не пахнет. Существует где-нибудь край, не затронутый еще Историей? Как раз туда мне и надо.
Я чувствую себя безбилетницей, прокравшейся незаметно на огромный корабль Истории.
Последний тоже безбилетник. Те, кто прошли на корабль по билетам, — жалкие трусы. Их волнует маршрут плавания. Нас — нет.
Что будет потом — не знаю.
9.55 вечера. Безбилетнице пора баиньки.
14 мая 1923
Пришло письмо от сестры. Она неисправима. Удивительная женщина.
Есть такой Василий Зарубин — помещик, решивший взять меня в жены, когда мне лет десять было. Ты станешь его женой, решил отец. А мне было все равно. Свадьбу без конца откладывали из-за каких-то моих болезней, а потом и революция началась. Так вот, Зарубин этот жив-здоров, богат вдвое прежнего и сейчас в Риме. Джентльмен, одним словом. Самое интересное, что он до сих пор готов на мне жениться. Хоть прямо сейчас. Сестра и не сомневается, что я_____у него там кто-то есть, но это не помеха, если я_____Сестра уверена, что я знаю, как дальше действовать. Это да. Тут она права.
Василий, любовь моя.
Мне приятна мысль, что дней за двадцать я могу снова разбогатеть. Столько нужно, чтобы добраться к нему. Отлично. Очень очень очень хорошо.
На радостях я даже предложила Последнему переночевать у меня. Вот он лежит рядом, повернувшись ко мне спиной. Хрупкий затылок, смешные оттопыренные уши. Длинные худые ноги. Спит.
Я знаю, что сегодня сделаю. Лягу в постель голой и прижмусь к нему. Языком проведу по его шее, он проснется, и я шепну ему на ухо: Не оборачивайся, замри, к тебе с небес спустился ангел. Потом возьму в руку его член и буду долго ласкать. Очень долго. Я всегда чувствую, когда мужчина готов кончить, и останавливаюсь за секунду до этого. Потом все по новой. Напоследок я довожу его до оргазма ленивыми прикосновениями. Потом кладу голову ему на грудь и засыпаю.
10.34 вечера.
Понятное дело, что я никогда на такое не решусь.
Хочется поласкать себя.
17 мая 1923
Нагрянула полиция. Насчет Кертисов. Я рассказала все, что знала. Мистер Кертис и в самом деле застрелился несколько месяцев спустя. Вот и чудесно. Меня предупредили, что, возможно, придется где-то давать показания. Когда вам будет удобно, сказала я. Мне очень жаль мистера Кертиса, сказала я.
Я испугалась, но не слишком.
По-настоящему я пугалась:
При пожаре в Балкаеве, когда еще маленькой была.
В том самом поезде.
Раньше, когда большевики во весь опор скакали по улицам.
Во время плавания на корабле. Причем сколько бы ни плавала, все равно боюсь.
Постоянно пугаюсь, когда и причин-то для страха нет. Вроде рояля, из которого ни с того ни с сего доносится музыка, хотя никто на нем не играет.
Пианолы с душой.
Когда я перееду к господину Василию Зарубину, то в нашем доме не будет ни роялей, ни пианол. Не хочу, и точка. Нам очень жаль, но Хозяйка не любит музыку, вообще никакую. Исключение составляет только Going back.
[13]
Да, это такая песня. Она любит ее одну.
Все споют для меня Going back.
Василий, любовь моя.
Последнего полиция настораживает. Даже пугает. Много лет назад к ним домой вломилась полиция и забрала отца.
Они расследовали подробности автокатастрофы, в которой погиб граф, и что-то там у них не сходилось. Поэтому они увезли отца с собой и устроили допрос с пристрастием. Два дня его держали. Якобы машину занесло неспроста. Якобы объявился новый свидетель, видевший нечто странное.
По сути дела, все сводилось к деньгам, сказал Последний.
Объяснять он отказался.
Эта история с обвинением отца в убийстве не доставляла ему особой радости. И полицию он с того дня невзлюбил.
Но не хочет об этом рассказывать.
Как и о многом другом.
Все то время, пока поблизости околачивались полицейские, он бесцельно кружил по деревне.
Деревня эта удивительная — рай на земле, да и только.
Изредка попадаются одинокие дома, но они окружены такой тишиной, что кажутся ненастоящими, будто созданы лишь для того, чтобы радовать глаз.
