Они начали выбираться из квартиры. Однажды поехали в Федерал-хилл поесть пиццы. После этого Леонарду непременно захотелось зайти в сырную лавку. За прилавком седовласый старик увлеченно занимался чем-то — им не видно было чем.
— На улице жара под тридцать, — прошептал Леонард, — а мужик окна никак не откроет. Это потому, что у него тут идеальная бактериальная среда, он не хочет, чтобы все вылетело наружу. Я читал статью о том, как эти химики из Корнелла обнаружили двести различных разновидностей бактерий в банке с сычужным ферментом. Это аэробная реакция, поэтому любые элементы, которые присутствуют в воздухе, влияют на вкус. Итальянцы все это понимают инстинктивно. Этот мужик сам не понимает, что он понимает.
Леонард подошел к прилавку:
— Как дела, Витторио?
Старик обернулся и сощурился:
— Приветствую, дружище! Где вы пропадали? Давно я вас не видел.
— Да так, немного расклеился.
— Надеюсь, ничего такого. Лучше не рассказывайте! Зачем мне это знать — у меня свои проблемы есть.
— Что порекомендуете сегодня?
— Что значит — «порекомендуете»? Сыр! Что же еще? Самый лучший. Подружка ваша кто будет?
— Это Мадлен.
— Вы, барышня, любите сыр? Вот, попробуйте. И домой захватите. А с этим парнем не связывайтесь. Ничего в нем хорошего нет.
Еще одно открытие — оказывается, Леонард дружил со старым итальянским сыроваром из Федерал-хилла. Может, это сюда он ходил в те разы, когда Мадлен видела его на остановке в ожидании автобуса, под дождем. Навестить своего друга Витторио.
В конце августа они собрали вещи, коробки оставили на складе, остальное запихнули в багажник и на заднее сиденье «сааба» и в спешке выехали на Кейп. Стояла жара, выше тридцати градусов, и всю дорогу до границы Род-Айленда они ехали с опущенным верхом. Правда, из-за ветра трудно было разговаривать или слушать стерео, поэтому, добравшись до Массачусетса, они подняли верх. У Мадлен была запись Pure Prairie League, которую Леонард терпел, пока они не остановились на заправке с магазином, где он купил кассету «Лучшие хиты Led Zeppelin». Ее он и крутил всю оставшуюся дорогу, пока они ехали по мосту Сагамор и дальше, вдоль полуострова. Они остановились в придорожной закусочной в Орлинсе и взяли булочки с омаром. Леонард как будто пребывал в хорошем настроении. Но когда они снова поехали по дороге, с обеих сторон обсаженной виргинской сосной, он принялся нервно курить свои маленькие сигары и ерзать на пассажирском сиденье. День был воскресный. Большинство машин двигались в противоположном направлении, люди, приехавшие на выходные или на лето, возвращались с полуострова, привязав спортивное снаряжение к крышам своих машин. В районе Труро шоссе номер 6 переходило в 6А, и они осторожно двинулись по нему, сбавив скорость, когда справа показалось голубое озеро Пилгрим-Лейк. У края озера им попался дорожный указатель к лаборатории, и они свернули на гравийную дорогу, шедшую между дюн в направлении залива Кейп-Код.
— Куда подевалась моя слюна? — сказал Леонард, когда перед ними выросли здания, где им предстояло провести следующие девять месяцев. — Она не у тебя случайно? Что-то я ее нигде не найду.
Во время их краткого визита сюда прошлой весной Мадлен была слишком поглощена своим новым романом и поэтому не рассмотрела толком Пилгрим-Лейкскую лабораторию, заметив только, что место живописное, на самом берегу. Поразительно было представлять себе, что здесь, в бывшем поселении китобоев, работали такие легендарные личности, как Уотсон и Крик; правда, среди нынешних биологов — сотрудников лаборатории Пилгрим-Лейк большинство имен, включая директора лаборатории Дэвида Малкила, были ей незнакомы. Единственное лабораторное помещение, которое они осмотрели в тот раз, не особенно отличалось от химических лабораторий в Лоуренсвилле.
Но когда они переехали в Пилгрим-Лейк и стали там жить, Мадлен поняла, до чего неправильное впечатление об этом месте сложилось у нее поначалу. Она не ожидала, что тут будут шесть теннисных кортов, спортзал, набитый тренажерами, кинозал, где по выходным показывают только что вышедшие фильмы. Она не ожидала, что бар будет открыт двадцать четыре часа в сутки и что в три часа утра там будет полно ученых, дожидающихся результатов экспериментов. Она не ожидала, что лимузины будут доставлять руководителей фармацевтических компаний и знаменитостей из Логана на обед с доктором Малкилом в его личной столовой. Она не ожидала, что еда, дорогие французские вина, хлеб и оливковое масло будут собственноручно отобраны доктором Малкилом. Малкилу удавалось находить огромные средства для лаборатории, и он щедро тратил их на сотрудников и на то, чтобы заманивать гостей. Это он купил картину Сая Тумбли, висевшую в столовой, он заказал Ричарду Серре скульптуру, стоявшую за помещением для животных.
Мадлен с Леонардом приехали в Пилгрим-Лейк во время летнего семинара по генетике. Леонарду надо было посещать знаменитые «Дрожжевые занятия», которые проводил Боб Килимник, биолог, в чью группу он попал. Он отправлялся туда каждое утро, словно испуганный школьник. Он жаловался, что голова не работает, что другие стипендиаты в его группе, Викрам Джейтли и Карл Беллер, оба — выпускники Массачусетского технологического института, умнее, чем он. Но это было всего лишь двухчасовое занятие. Остаток дня он был свободен. В лаборатории царила спокойная атмосфера. Тут попадалось множество студентов (эмэлы, или младшие лаборанты, как их тут называли), среди которых было много женщин, близких по возрасту к Мадлен. Почти каждый вечер устраивались вечеринки, их организаторы затевали несколько странные вещи, в духе ученых-эксцентриков, например подавали дайкири в колбах Эрленмейера или в чашках для выпаривания или готовили моллюсков в автоклаве вместо кастрюли. Но все равно было весело.
После Дня труда дело приняло более серьезный оборот. Эмэлы уехали, в результате чего женское население кардинально уменьшилось, летние вечеринки закончились, в воздухе перестало веять романтическими приключениями. В конце сентября в «Санди телеграф» начали публиковать букмекерские ставки на будущих нобелевских лауреатов. Дни шли, присуждались премии по другим наукам — Кеннету Уилсону в области физики, Аарону Клугу в области химии, — и за обедом начались рассуждения о том, кто получит по физиологии и медицине. Среди кандидатов вели Редьярд Хилл из Кембриджа и Майкл Золоднек. Золоднек был постоянным сотрудником в Пилгрим-Лейк, жил в городке, в одном из деревянных домиков ближе к Труро. Ранним утром 8 октября крепко спавших Мадлен и Леонарда разбудил свистящий шум. Подойдя к окну, они увидели, что на берег перед их домом садится вертолет. На парковке стояли три микроавтобуса, принадлежавших спутниковому телевидению. Набросив на себя одежду, они побежали в конференц-зал, где, к большой своей радости, узнали, что нобелевку присудили не Майклу Золоднеку, а Диане Макгрегор. Места в аудитории уже были забиты репортерами и пилгрим-лейкскими сотрудниками. Стоя в задних рядах, Мадлен с Леонардом наблюдали, как доктор Малкил сопровождает Макгрегор к сцене, украшенной букетом микрофонов. Макгрегор была в старом плаще и резиновых сапогах — в точности то же одеяние, в каком Мадлен несколько раз видела ее у моря выгуливающей своего черного королевского пуделя. По случаю пресс-конференции она предприняла попытку причесать свои седые волосы. В сочетании с ее миниатюрной фигурой это придавало ей сходство с маленьким ребенком, несмотря на возраст.
