Костюм, как окрестила его Риса, кивает, и социальная работница поворачивается к Рисе, радушно улыбаясь.
— Мы считаем, что ты исчерпала свой потенциал в данном заведении, — говорит она. — Ваш директор, мистер Томас, и мистер Полсон согласны со мной.
Риса бросает взгляд на человека в костюме.
— А кто такой мистер Полсон?
Костюм прочищает горло, прежде чем заговорить.
— Я школьный юрист, — произносит он наконец извиняющимся тоном.
— Юрист? А зачем здесь юрист?
— Таков регламент, — объясняет директор Томас. Видимо, галстук внезапно показался ему похожим на удавку, потому что он в срочном порядке ослабляет его, засунув палец за воротник. — В уставе школы записано, что юрист обязательно должен присутствовать при подобного рода процедурах.
— О каких процедурах вы говорите?
Троица переглядывается, но никто, похоже, не готов взять на себя обязанности спикера. В конце концов миссис Как-то-там решается заговорить:
— Тебе должно быть известно, что места в государственных интернатах сейчас на вес золота. Бюджет постоянно урезают, и это касается, к сожалению, всех учреждений подобного рода — наше не исключение.
Риса, не отрываясь, смотрит в спокойные, холодные глаза миссис Как-то-там.
— Сиротам, находящимся на попечении государства, места в интернатах гарантированы законом, — говорит девочка.
— Совершенно верно, но гарантия распространяется на детей, не достигших тринадцатилетия.
Неожиданно оказывается, что всем есть что сказать.
— Денег хватает только на малолетних, — говорит директор.
— Необходимо вносить поправки в школьную программу, — заявляет юрист.
— Мы хотим только добра тебе и всем остальным детям, содержащимся в стенах этого учреждения, — перебивает их миссис Как-то-там.
Обрывки фраз летают по комнате, словно мячики, отброшенные умелой рукой теннисиста. Риса ничего не говорит, просто слушает.
— Ты отлично играешь на рояле, но…
— Как я уже сказала, ты достигла верхнего предела своего потенциала…
— По крайней мере, в данном заведении…
— Если бы ты выбрала менее престижную учебную программу…
— Нет, ну, это еще вилами по воде писано…
— У нас связаны руки…
— Нежеланные дети рождаются каждый день — и не всех успевают подбросить…
— Наш долг — позаботиться о тех, кому не повезло…
— Необходимо найти место для каждого сироты…
— Значит, каким-то образом необходимо уменьшить количество подростков, содержащихся в интернатах, на целых пять процентов…
— Ты же сама понимаешь, не правда ли?..
Риса больше не может все это слушать. Она наконец подает голос, и все трое тут же замолкают, потому что она произносит то, что ни один из них не осмелился озвучить.
— Значит, меня отдают на разборку?
Тишина. Молчание — знак согласия, оно красноречивее любых слов.
Социальная работница хочет взять Рису за руку, но девочка отстраняется.
— Я понимаю, тебе страшно. Перемены всегда пугают.
— Перемены?! — кричит Риса. — Вы называете это переменами? Смерть чем-то отличается от перемен, как вы считаете?
Директору, видимо, снова становится душно, и он опять ослабляет узел галстука, не желая, очевидно, получить преждевременный удар. Юрист открывает портфель.
— Мисс Сирота, давайте не будем. Это не смерть, и я уверен, всем было бы намного легче, если бы вы перестали говорить столь некорректные вещи. Дело в том, что вы останетесь на сто процентов живой, но в разделенном состоянии.
Он достает из портфеля буклет в яркой обложке.
— В этой брошюре содержится информация о заготовительном лагере «Твин-Лэйкс».
— Это прекрасное место, — говорит директор. — Мы направляем туда всех детей, готовящихся пройти процедуру разделения. Даже мой собственный племянник там побывал.
— Рада за него.
— Я все же настаиваю на том, что вас ждут именно перемены, — говорит социальная работница, — не более того. Так, вода, изменяясь, превращается в облака и выпадает на землю дождем, а дождь, замерзая, превращается в снег. Ты будешь жить, Риса. Просто в иной форме.
Но Риса их больше не слушает. Ее захлестнула волна паники.
— Я могу отказаться от музыкальной карьеры, — говорит она. — Я могла бы заняться чем-нибудь еще.
— К сожалению, слишком поздно, — говорит директор Томас, горестно кивая.
— Нет, не поздно. Я привыкла работать над гобой. Я могла бы пойти в армию. Там всегда нужны солдаты.
Костюм раздосадованно вздыхает и смотрит на часы. Социальная работница наклоняется к девочке.
— Риса, прошу тебя, — говорит она. — Чтобы стать солдатом, нужно иметь определенное телосложение и долгие годы тренироваться для приобретения необходимой физической формы.
— Вы не дадите мне возможности выбрать? — кричит Риса. Оглянувшись, она понимает, что вопрос риторический: за спиной уже стоят двое охранников, выбора нет. Когда они уводят ее, Риса вспоминает мистера Дюркина. Мысль о том, что его мечта, вполне возможно, осуществится, заставляет девочку горько рассмеяться. «Недалек тот день, когда эти руки будут играть в Карнеги-холле». К сожалению, без Рисы.
* * *
Зайти в спальню попрощаться с девочками ей не дают. Брать с собой ничего не нужно, потому что вещи ей не понадобятся. Так всегда говорят тем, кому «посчастливилось» стать кандидатом на разборку. Только несколько самых преданных подруг тайком пробираются в школьный приемник-распределитель, и Рисе удается наспех обнять их и поплакать вместе в последний раз, да и то приходится постоянно смотреть по сторонам, как бы не поймали.
Мистер Дюркин не приходит прощаться, и это задевает Рису больше всего.
На ночь ее отводят в школьный туристический центр, в одну из спален для гостей, а утром, на рассвете, усаживают в огромный автобус, битком набитый детьми, которых переводят из центрального интерната в школы поменьше. Кое-кого из ребят она видела, но ни с кем лично не знакома.
По другую сторону от прохода сидит очень красивый мальчик — судя по всему, его везут на службу в армию.
— Привет, — говорит он, залихватски улыбаясь, как настоящий солдат.
— Привет, — отвечает Риса.
— Меня переводят в морскую академию штата, — говорит мальчик. — А тебя?
— О, меня? — переспрашивает Риса, силясь на ходу придумать что-нибудь впечатляющее. — В Академию мисс Марпл для одаренных детей.
— Врет она, — вмешивается костлявый бледный мальчишка, сидящий рядом с Рисой. — На разборку ее везут.
