Полицейские уже успели добежать до разделительного ограждения. Коннор смотрит в испуганные глаза парня, сидящего на заднем сиденье, и неожиданно понимает, что нужно делать. Просунув руку в открытое окно, он поднимает задвижку и распахивает дверь машины.
2. Риса
Стоя за кулисами, Риса ждет своей очереди выйти на сцену.
Сонату, которую ей предстоит сыграть, она может воспроизвести даже во сне. В сущности, она часто так и делает. Сколько раз она просыпалась ночью, чувствуя, как пальцы перебирают складки простыни, словно клавиши рояля. Музыка играла в голове всю ночь, и, проснувшись, Риса продолжала слышать ее. Через несколько секунд сон рассеивался, и пальцы переставали перебирать воображаемые клавиши, продолжая лишь тихонько барабанить по простыне.
Она заставила себя выучить сонату в совершенстве. Необходимо было добиться того, чтобы звуки лились из-под пальцев без видимых усилий.
«Это не конкурс, Риса, — часто повторяет мистер Дюркин. — Здесь не может быть победителей или проигравших».
Но Риса так не считает.
— Риса Сирота, — объявляет конферансье, — прошу вас.
Девочка расправляет плечи, проверяет, хорошо ли заколоты длинные каштановые волосы, и поднимается на сцену. Раздаются сдержанные аплодисменты. Хлопают в основном из вежливости, чтобы поддержать. Часть людей искренне сопереживает молодой пианистке — в зале сидят друзья и учителя. Другие хлопают, потому что «так положено». Артистке еще предстоит завоевать их сердца.
Мистер Дюркин тоже сидит в зале. Риса занимается у него уже пять лет. Ближе его у нее никого на свете нет. Да и то уже прекрасно — не каждому ребенку в Двадцать третьем Государственном Интернате штата Огайо удается наладить с учителем такой контакт. Большая часть сирот, живущих в государственных интернатах, ненавидит своих учителей, считая их тюремщиками.
Стараясь не обращать внимания на дискомфорт, причиняемый жестким воротником концертного платья, девочка садится за рояль — черный, как ночь, и почти такой же длинный концертный «Стингрей».
Риса концентрируется на том, что ей предстоит сделать.
Лица людей, сидящих в зале, медленно тонут во тьме. На публику нельзя смотреть ни в коем случае. На свете нет ничего, кроме нее, этого великолепного рояля и прекрасных звуков, которые она вот-вот из него извлечет.
Риса поднимает руки, и пальцы на мгновение застывают над клавиатурой. Девочка начинает играть — страстно, бравурно. Пальцы порхают над клавишами, придавая лоск ее игре. Музыка струится из-под них, бегло, непринужденно. Прекрасный рояль поет, как хор ангелов… но вдруг левый безымянный палец соскальзывает с клавиши ре-бемоль, и вместо нужной ноты Риса берет простое ре.
Ошибка.
Она проскочила так быстро, что публика, возможно, ничего и не заметила, но Риса прекрасно все поняла. Фальшивая нота звучит в уме, как заунывный звук волынки, постепенно усиливаясь до крещендо, отвлекая девочку от игры. Риса теряет концентрацию и снова ошибается, а через две минуты берет неверный аккорд. Глаза наполняются слезами, лишая девочку зрения.
«Оно мне и не нужно, — повторяет про себя Риса. — Важно чувствовать музыку. Еще не поздно выйти из штопора, ведь нет?» Мысли лихорадочно роятся в голове бедной девочки, хотя неискушенный слушатель вряд ли заметил бы ее ошибки.
«Да не беспокойся ты, — сказал бы мистер Дюркин, — никто же тебя не осуждает». Да, может, он сам в это верит, но и то лишь потому, что может себе это позволить. Ему уже не пятнадцать, и он никогда не был сиротой, живущим за счет штата.
* * *
Пять ошибок.
Не грубые, едва заметные, но все же ошибки. Может, все и было бы хорошо, если бы на одной сцене с Рисой не выступали настоящие знаменитости — но другие участники играли безупречно.
Мистер Дюркин счастливо улыбается, приветствуя Рису на выходе из зала.
— Ты была великолепна! — говорит он. — Я горжусь тобой.
— Я играла отвратительно.
— Чепуха. Ты выбрала одно из самых сложных произведений Шопена. Даже профессионалы не могут сыграть его без ошибок. Ты сыграла достойно!
— Мне мало играть достойно.
Мистер Дюркин вздыхает, но возразить ему нечего.
— Ты играешь все лучше и лучше. Я уверен, недалек тот день, когда эти руки будут играть в Карнеги-холле.
Он искренне, довольно улыбается. Девочки в общей спальне поздравляют Рису так же, как и мистер Дюркин, — им незачем врать ей. Этого достаточно, чтобы в душе девочки возродилась надежда, и Риса спокойно засыпает, когда наступает время отбоя. Ладно, думает она, я готова допустить, что, быть может, придаю всему этому слишком много значения. Как знать, может, и не стоит быть такой жестокой по отношению к себе. Риса засыпает, думая о том, какое произведение выбрать к следующему конкурсу.
* * *
Через неделю ее вызывают в кабинет директора.
Там девочку ожидают три человека. Настоящий трибунал, думает она. Трое взрослых сидят в ряд, что придает им еще больше сходства с триумвиратом судей. Или с тремя мудрыми обезьянами: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю.
— Присаживайся, Риса, — говорит директор, указывая на стул.
Она пытается двигаться грациозно, но мешают дрожащие колени. В результате девочка неловко плюхается на стул, думая о том, что он слишком мягкий для зала, в котором заседает инквизиция.
Из всех троих Риса знает только директора. Ясно только, что двое других — официальные лица. Они ведут себя спокойно, словно подобные заседания для них дело привычное.
Женщина, сидящая слева от директора, представляется социальным работником. Оказывается, «дело» Рисы находится под ее контролем. До этого момента девочка и не подозревала, что у нее есть какое-то «дело». Женщина называет имя, но Риса его не запоминает — миссис Как-то-там. Позже она будет стараться вспомнить его, но безуспешно. Женщина перелистывает папку, в которой хранится вся недолгая пятнадцатилетняя жизнь Рисы, небрежно, как будто читает газету.
— Так-так, — произносит она. — Ты находишься на попечении штата с младенчества. Поведение самое похвальное. Оценки хорошие, но могли бы быть и лучше.
Женщина поднимает голову и улыбается Рисе.
— Я видела, как ты играла на конкурсе. Очень хорошо.
«Хорошо», — думает Риса. Но не превосходно.
Миссис Как-то-там снова принимается листать папку, но Риса видит, что на самом деле она не читает. Какое бы решение ни собиралась вынести эта троица, они давно уже обо всем договорились, задолго до того, как Риса вошла в кабинет директора.
— Зачем вы меня вызвали? — спрашивает Риса.
Миссис Как-то-там закрывает папку и смотрит на директора и сидящего рядом с ним мужчину в дорогом костюме.
