За считаные минуты огонь распространился по главному крылу монастыря, охватил швейную комнату, пожрав рулоны черного муслина и белого хлопка, пошел к вышивальной комнате, где сжег шитье и английское кружево, которое сестры приготовили к пасхальному базару, и наконец достиг кладовых, заполненных сотнями нарциссов и роз из разноцветной папиросной бумаги. Прачечную, огромное помещение, где располагались здоровенные машины для отжимания и чугунные утюги, которые нагревались с помощью раскаленных углей, полностью охватило пламя. Баки для отбеливания взорвались, даря новую пищу огню, ядовитый дым заполнил нижние этажи. Пятьдесят свежевыстиранных саржевых одеяний вспыхнули в мгновение ока. К тому времени, когда пламя угасло и повсюду остались лишь клубы дыма, Сент-Роуз превратился в груду обугленного дерева и раскаленного олова — им была покрыта крыша.
Наконец Эванджелина наткнулась на три коробки, датированные сорок четвертым годом. Понимая, что о пожаре могли писать и в середине года, Эванджелина взяла все три, положила их друг на друга и вынесла из архива, толкнув дверь бедром. Она зашагала обратно в холодный тоскливый кабинет, чтобы исследовать содержимое коробок.
Если верить подробной статье из газеты, изданной в Покипси,
[4]
пожар начался в комнате на четвертом этаже и распространился по всему зданию. На зернистой черно-белой фотографии были изображены развалины монастыря, обугленные балки. Заголовок гласил: «Женский монастырь в Милтоне, уничтоженный утренним пожаром». Прочитав статью, Эванджелина узнала, что во время пожара погибли от удушья шесть женщин, включая мать Инносенту, аббатису, которая, возможно, состояла в переписке с миссис Эбигейл Рокфеллер.
Эванджелина глубоко вздохнула, удрученная изображением своего любимого дома, охваченного огнем. Открыв другую коробку, она пролистала пачку газетных подшивок. К пятнадцатому февраля сестры переехали в монастырский подвал, спали там на раскладушках, стирали и готовили, помогая восстанавливать жилые помещения. Они продолжали молиться в часовне Поклонения — пожар ее не тронул, — выполняя постоянную ежечасную адорацию, как будто ничего не случилось. Просматривая статью, Эванджелина обратила внимание на строчку внизу страницы. К своему изумлению, она прочла: «Хотя монастырь почти полностью разрушен, сообщается, что щедрое пожертвование семьи Рокфеллер позволит сестрам-францисканкам от Непрестанной Адорации восстановить женский монастырь Сент-Роуз и церковь Девы Марии Ангельской в первозданном виде».
Эванджелина сложила статьи обратно и отнесла в архив. Пройдя в конец комнаты, она обнаружила коробку, помеченную «Разное, 1940–1945». Если мать Инносента переписывалась с персоной столь знаменитой, как Эбигейл Рокфеллер, письма должны лежать среди таких бумаг. Эванджелина поставила коробку на холодный пол, покрытый линолеумом, и опустилась перед ней на корточки. Там лежали всевозможные документы — счета за ткани, мыло и свечи, план празднования Рождества в Сент-Роузе за сорок первый год, множество писем из переписки между матерью Инносентой и главой епархии по поводу прибытия новичков. К ее разочарованию, больше ничего не было.
Может быть, подумала Эванджелина, возвращая документы в коробку, личные бумаги Инносенты хранятся где-нибудь в другом месте. Вероятнее всего, там, где переписка с иностранными благотворительными учреждениями. Она протянула руку к другой коробке и вдруг заметила под стопкой счетов на церковные поставки светлый конверт. Вытащив его, она увидела, что письмо адресовано матери Инносенте. Изящным почерком был выведен обратный адрес: «Миссис Э. Рокфеллер, Западная Пятьдесят четвертая ул., д. 10, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк». Эванджелина почувствовала, как к щекам прихлынула кровь. Мистер Верлен не ошибся — связь между матерью Инносентой и Эбигейл Рокфеллер существовала на самом деле.
Эванджелина внимательно осмотрела конверт и открыла его. Ей в руки выпал тонкий листок бумаги.
«14 декабря 1943 г.
Глубокоуважаемая мать Инносента!
У меня есть хорошие новости по поводу наших интересов в Родопских горах. Наши усилия привели к успеху. Ваши указания чрезвычайно помогли продвижению экспедиции, и, осмелюсь сказать, мой собственный вклад был не менее полезным. Селестин Клошетт прибудет в Нью-Йорк в начале февраля. Все новости Вы узнаете в самом скором времени.
Остаюсь искренне Ваша,
Э. О. Рокфеллер».
Эванджелина уставилась на бумагу, которую держала в руках. Она ничего не понимала. Почему Эбигейл Рокфеллер писала матери Инносенте? Что означало «наши интересы в Родопских горах»? И почему семья Рокфеллер дала денег на восстановление Сент-Роуза после пожара? Эванджелина знала, что Рокфеллеры не были католиками и не имели никакой связи с епархией. В отличие от других богатых семей «позолоченного века»
[5]
— ей сразу вспомнились Вандербильты — у них не было собственности поблизости. И все же такому щедрому подарку должно быть какое-то объяснение.
Эванджелина свернула письмо миссис Рокфеллер и положила его в карман. Выйдя из архива в библиотеку, она сразу же почувствовала разницу температур — камин слишком сильно нагрел комнату. Вытащив из стопки исходящей почты письмо, которое она написала мистеру Верлену, Эванджелина поднесла его к огню. Пламя лизнуло краешек конверта, оставив легкий черный след на розовой бумаге, и Эванджелина вспомнила портрет мученицы Розы из Витербо и легенду о грациозной девочке, противостоящей неистовству костра. Конверт вспыхнул и исчез, словно унесенный дымом.
Поезд-экспресс до Восьмой авеню, станция Коламбус-серкл, Нью-Йорк
Автоматические двери разошлись, впустив в вагон струю морозного воздуха. Верлен застегнул пальто, ступил на платформу, и его тут же оглушила рождественская песенка «Jingle Bells», исполняемая в стиле рэгги двумя парнями с дредами. Ритмичная мелодия, жара, сотни людей, движущихся по узкой платформе. Следуя за толпой, Верлен поднялся по широким грязным ступенькам в заснеженный наземный мир и оказался в объятиях обледеневшего зимнего дня. Его очки в золотой оправе запотели на холоде — полуслепой человек отправился своей дорогой по дрожащему от холода городу.
Как только стекла очков перестали запотевать, Верлен разглядел, что в самом разгаре сезон праздничных покупок — над входом в метро висела омела, веселый Санта-Клаус из Армии спасения тряс медным колокольчиком, а рядом стояло красное эмалированное ведерко для пожертвований. За красными и зелеными рождественскими огнями не было видно света уличных фонарей. Когда схлынула толпа ньюйоркцев в шарфах и тяжелых пальто, защищающих от ледяного ветра, Верлен проверил дату на часах. К своему большому удивлению, он обнаружил, что до Рождества осталось всего два дня.
Каждый год на Рождество в город съезжалось множество туристов, а Верлен давал себе клятву весь декабрь не выезжать в центр, не покидать уютной тихой квартирки-студии в Гринвич-Виллидж. Уже много лет он проводил Рождество на Манхэттене, не участвуя в празднествах. Его родители жили на Среднем Западе и всегда присылали ему пакет с подарками, который он обычно открывал, говоря с матерью по телефону.
