Подобрав с потертого ковра письмо, Ким вновь перечитал каждую строчку. И все равно не мог поверить.
«Мой дорогой Киммерион! Прости за банальное начало, но раз ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых. Надеюсь, ты с пониманием отнесешься как к моему решению, так и к моему поступку, и не натворишь глупостей. Я верю в твое благоразумие и выдержку и верю, что ты не позволишь, чтобы все наши труды пошли насмарку.
Сразу объясню ситуацию. Надеюсь, кроме тебя, никто не узнает, как было дело, и ты не станешь приподнимать полог тайны над этим происшествием, порочащим, как ни странно, абсолютно всех его участников.
Ты никогда не задумывался, почему я не выступаю в Императорском театре, почему мне не присылают приглашений на гастроли и концерты? Некогда мое имя гремело в Империи, Париасе, Номикане и даже в Сэйкароне. Я был очень знаменит. Но, кроме музыкального таланта, Магнус одарил меня еще живым умом, а также связями в Тринадцатом столе Имперской Канцелярии и тягой к приключениям и хитроумным загадкам. Так я оказался в Отделе особых расследований.
Благодаря этому я очень быстро поднялся вверх по карьерной лестнице и вскоре занял достаточно высокий пост, войдя в группу следователей, возглавляемую лично Александром Здравовичем. Я был молод, мечтал служить Империи и почитал за великую честь работать с таким необычным человеком, как глава Тринадцатого департамента. Повторюсь, я был молод и наивен, кроме того, приехал из далекой провинции и понятия не имел о том, какие интриги плетутся в сердце Империи.
Представь себе, каким шоком для меня стала некоторая информация, по долгу службы полученная в ООР. Я не мог мириться с этим, считал, что часть сведений должна быть обнародована, но боялся сделать это открыто. И начал шифровать истину в музыке. Среди имперских аристократов немало людей, обладающих Талантом, и некоторые из них – те, на кого я и рассчитывал, – смогли услышать в мелодии не только ноты, но и послание. Не стану вдаваться в подробности, у меня не так много времени.
В результате моих действий был сорван ряд операций Тринадцатого департамента. Им пришлось решать проблемы несвойственными методами, чего я и добивался. Ты немного знаком со стилем их работы. При всем моем уважении к Александру Здравовичу, я нахожу некоторые их способы работы бесчеловечными. Достижение цели любыми методами – это жестоко. Цель не оправдывает средства, как бы нам не доказывали обратное. Никогда не достичь добра, блага и счастья через кровь, боль и страх. Невозможно дать жизнь, убивая.
Мне пришлось поплатиться за мои убеждения. Естественно, Здравович решил выяснить, кто виновен в провалах операций. И, естественно, вышел на меня. И тогда я сглупил. Не до конца еще понимая, с кем связался, я попытался шантажировать его.
Когда я понял, на что в самом деле способен Александр, мне стало страшно. Честно признаюсь, до сих пор удивлен, что меня тогда не убили. Мне повезло – прежний император, Альвар VI, был страстным поклонником моего таланта, и он заступился за меня перед всемогущим главой ООР. Но в обмен на жизнь – а жить мне в двадцать семь лет очень хотелось – меня навсегда лишили права публично выступать, а те произведения, что были мною к тому моменту написаны, исключая самые ранние, категорически запретили когда-либо еще исполнять.
С тех пор прошло тридцать шесть лет, но желание отомстить не покидало меня ни на минуту. Мне удалось узнать, кто был виновен в том, что Здравович меня нашел, но… Я снова недооценил Тринадцатый департамент. И мой враг узнал о моем интересе к его персоне и сумел обыграть меня. Несмотря на мой преклонный возраст, я оказался втянут в любовную интригу с множеством действующих лиц и игроков. Не стану вдаваться в подробности – это скучно, грязно, да и не касается тебя. Итог в том, что я был вынужден вызвать на дуэль Кайрана де Марано, личного адъютанта Александра Здравовича, лучшего фехтовальщика Империи.
Сейчас, когда я пишу это письмо, до дуэли остается два часа. Я знаю, что против виконта де Марано мне не выстоять, и знаю, что на этот раз в живых меня не оставят. Мне жаль расставаться с тобой, друг, но… обстоятельства на сей раз сильнее меня. Не забывай о том, чему я тебя учил.
Киммерион, ты – единственный за тридцать с лишним лет, к кому я обращаюсь «друг». Ты уже перестал быть для меня учеником, выйдя на мой уровень и превзойдя его. Я чувствую, тебе уготовано великое будущее, я не зря остановил свой выбор именно на тебе. Лишь об одном прошу, нет, заклинаю, всем святым, что для тебя свято, – откажись от мести. Здравович оказался не по зубам мне, и тебе тоже с ним не справиться. Откажись от мести!
Я мог бы сделать это предсмертной просьбой, оставив тебе страшный выбор, но я слишком люблю и уважаю тебя, чтобы так поступить. Решай сам. Но заклинаю – откажись! Иначе ты погубишь себя.
Все, что у меня есть, я завещаю тебе. Все необходимые бумаги лежат в верхнем ящике стола в кабинете, там же документы на твое имя, включая свидетельство об имперском подданстве – прости, сделать тебе мидиградское гражданство мне не удалось. Также в ящике ты найдешь рекомендательное письмо к главе Императорского театра, лорду Вэйлианессу Эль’Чанту – думаю, вы найдете общий язык, он тоже эльф, хоть и серый. Я рассказывал ему о тебе, и он несколько раз слушал твою игру. Ты бесконечно талантлив, и Вэйлианесс с удовольствием организует тебе несколько выступлений – сперва в театре попроще, а дальше… Все зависит от тебя.
Я сделал все, что в моих силах, а это, увы, не так много. Перед тобой много дорог, и лишь ты волен выбирать, по какой из них следовать. Я рад, что знал тебя, рад, что учил.
Маркиз Губерт фон Эстрен.
P.S. Не забывай меня, Киммерион ан Илленмиль. И не забывай моих уроков – они тебе пригодятся. Прости.
Губерт.
P.P.S. Проследи за тем, чтобы меня похоронили вместе с моей скрипкой.
Скрипач».
Это письмо Ким обнаружил на столике в прихожей, когда вернулся из сада, где работал над новым произведением. Конверт был без адреса и печати gочтовой cлужбы Мидиграда, только наискось шла надпись, сделанная знакомым почерком учителя: «Киммериону»
Словно во сне, Киммерион встал с кресла, прошел в кабинет Губерта, открыл верхний ящик стола. Там действительно обнаружились упомянутые в письме бумаги: завещание, бумага на владение домом, банковский лист и документы – удостоверение личности и подтверждение имперского подданства, а также запечатанное письмо, адресованное Вэйлианессу Эль’Чанту.
Некоторое время эльф тупо смотрел на бумаги. Потом аккуратно сложил письмо Губерта, убрал его во внутренний карман колета, закрыл ящик и вышел в гостиную.
Сев в кресло – любимое кресло Губерта, – вампир налил себе виски, но к стакану даже не притронулся. Второй раз в жизни он терял того, кто был ему дорог. И если гибель Лианэй осталась за туманом собственной боли и страха, то потерю учителя Киммерион переживал в полной мере.
Он тупо смотрел на лежащую на столе скрипку, пытаясь заставить себя надеяться. Губерту могло повезти, он был очень хорошим фехтовальщиком и вполне мог выиграть дуэль. Что-то могло случиться с его противником, из-за чего тот не смог прийти на поединок. Что угодно могло случиться и тем самым спасти жизнь скрипача, но… Ким прекрасно знал, он чувствовал, что этого не случилось. Единственного за двадцать с лишним лет человека, отнесшегося к эльфу хорошо, единственного, от кого он видел любовь и заботу, единственного, кто был ему дорог, больше не было в живых.
