– Разрешите? – оторвал его от коньячной ностальгии низкий мужской голос.
Вега поднял взгляд. Возле стола стоял широкоплечий человек среднего роста, одетый в кожаные с мехом штаны и волчовку поверх кожаной рубашки. Пшеничного цвета волосы спутанной гривой падали на спину, борода, заплетенная в несколько косичек, спускалась до пояса, на котором в ременных петлях висели две внушительного вида секиры. В руке человек держал кружку эля.
Вега обвел взглядом зал и заметил, что свободных мест, кроме как за его темным угловым столом, в зале нет.
– Присаживайся, – он отодвинул тарелку с остатками ужина.
Незнакомец опустился на скамью, сделал несколько больших глотков из кружки.
– Рагдар, – представился он, протянув через стол широкую ладонь.
– Вега.
Рагдар вновь приложился к кружке. Сейчас, в неверном свете камина, Вега мог более подробно его разглядеть.
Волевое лицо с обветренной кожей выдавало в нем северянина. Сине-серые, со стальным проблеском глаза смотрели твердо и прямо, и в то же время мелькало в них что-то неуловимо знакомое. На вид Рагдару было лет сорок, впрочем, скорее всего, он был несколько младше – Север старит рано. На лице и частично открытой груди виднелись шрамы – как застарелые, побелевшие от времени, так и более свежие, сизые.
– Паршиво чувствовать, что, добившись многого, ты все потерял и вынужден начать жизнь с чистого листа.
– Еще паршивее, когда не теряешь, а по своей воле оставляешь все, чего добился, понимая, что всю жизнь занимался не тем, чем должен был. Оставляешь все и идешь вперед, и обнаруживаешь, что путеводная звезда, на свет которой шел, – всего лишь обманка, оброненная кем-то серебряная монета. Назад дороги нет, а впереди – ничего, – поражаясь самому себе, отозвался Вега. Почему-то своим ответом он был изумлен намного больше, чем странной фразой северянина. Слова варвара его как раз не удивили.
Может, оттого что он вспомнил, где видел это неуловимо знакомое выражение глаз?
Эль в кружках закончился. Вега жестом велел слуге принести кувшин.
Разговор затянулся до полуночи.
Рагдар и Вега с первого взгляда прониклись взаимной симпатией и уважением. А после довольно откровенной беседы, в которой поведали друг другу свои истории, и вовсе могли назваться друзьями. Северянин в своем рассказе был полностью искренен, Веге же пришлось хоть приблизить описание своей истории к истине максимально, но все же некоторые страницы жизни скрыть, дабы не шокировать Рагдара своим иномировым происхождением и нечеловеческой природой. Рассказ же варвара был хоть и оригинален, но не нов.
Рагдар с детства был сильнее, ловчее, а главное – умнее своих сверстников. Вот только с вождем клану Росомахи, к которому он принадлежал, не повезло – Грэйд был хоть и чудовищно силен, благодаря чему и занимал свой пост, но весьма недалек, более того, попросту глуп. К тому моменту, как Рагдару исполнилось пятнадцать лет, вождь поставил клан на край гибели. Он обладал поистине феноменальной силой и потому легко убивал в поединках всех, кто осмелился бросить ему вызов в попытке занять место вождя.
В день своего пятнадцатилетия Рагдар вонзил секиру у шатра вождя, что означало вызов на бой за главенство в клане. И победил.
Сестра юного варвара, бывшая одной из жен вождя, дала Грэйду перед боем отравленное питье. Так Рагдар впервые принес свою честь в жертву родному клану.
Шли годы. Росомахи под предводительством Рагдара процветали. Он женился, обзавелся наследником. А потом на вольные тогда земли у северной границы Империи пришли люди с Дальнего Севера. Их привел Князь-Чародей, пятнадцать лет назад собравший воедино Северные Княжества, лежащие за землями Росомах, Медведей, Оленей, Волков и прочих кланов варваров-кочевников.
Сперва Князь-Чародей прислал вождям всех кланов предложение присоединиться к нему, но вольные, не привыкшие подчиняться кому-либо, варвары ответили отказом. Владыка Дальнего Севера отправил повторное предложение, присовокупив к нему предупреждение – не подчинившиеся его воле будут уничтожены.
Тогда между кланами и произошел раскол. Волки и Совы перешли на сторону Князя-Чародея, а Медведи, Лисы и Лоси разделились – половина ушла вслед за Волками, половина объединилась с Росомахами, сильнейшим на тот момент кланом. Объединенные племена возглавил Рагдар. Ему тогда было тридцать два года.
У варваров был шанс устоять против воинства Князя-Чародея. Не победить – но и не проиграть. Если бы не предательство.
Многие в объединенных кланах были недовольны тем, что вынуждены подчиняться одному Рагдару. Многим не нравился вынужденный союз с исконными врагами, особенно это не нравилось Оленям и Турам, издавна ненавидящим друг друга. И однажды вспыхнула междоусобица.
Самым страшным для Рагдара оказалось даже не поражение. Самым страшным оказалось знание, кто именно встал на сторону Князя-Чародея. Рагдара предал его пятнадцатилетний сын, решивший, что раз отец стал вождем Росомах в этом же возрасте, то он достоин этого не меньше.
Однако мальчишка не обладал умом и проницательностью родителя. Он так и не понял, что, спровоцировав раскол с последующей ночной резней, в которой погибли почти все сторонники Рагдара, – им даже не дали шанса взяться за оружие и умереть достойной для воина смертью – тем самым буквально на блюде преподнес Князю-Чародею все, что осталось от объединенных кланов. Когда же наконец понял – было уже поздно.
Когда воины Владыки Севера – теперь уже без приставки «Дальнего» – нашли Рагдара, он был почти мертв. Князь, уважавший воинскую доблесть и несгибаемую волю, приказал вылечить бывшего вождя Росомах и отпустить. Однако просто уйти Рагдар отказался. Он вызвал захватчика на бой. И проиграл.
К удивлению Рагдара, его оставили в живых. Он ушел. Правда, недалеко.
Спустя неделю варвар ночью прокрался во вражеский лагерь, отыскал шатер сына и, не тронув более никого, всадил ему кинжал в рот. По традиции Росомах такая казнь означала: «Убивающий спящих лишь той же смерти достоин».
[10]
После этого Рагдар навсегда покинул северные земли, теперь принадлежавшие Князю-Чародею, и ушел в Империю. Спустя три года дорога привела его в Мидиград.
Чуть пошатываясь, Вега поднялся в свою квартиру. Ему было очень плохо. Рассказ Рагдара и собственные воспоминания вновь швырнули его в черную яму отчаяния, разбудили нестерпимую боль, которую лишь на какое-то время удавалось заглушить алкоголем.
Первое, на что наткнулся взгляд Веги, едва тот переступил порог, – проклятый мольберт. Он достал бумагу, кисти, акварели… И невидящим взглядом смотрел на чистый лист. Хмель в голове постепенно рассеивался, уступая место привычной боли.
