— Я разберусь. Мистер Сент-Брайд, зайдите в кабинет.
Он жестом пригласил его садиться, как будто Джек был обычным посетителем, а не пышущим негодованием человеком. Чарли даже показалось, что от него поднимается пар.
— Чем я могу вам помочь?
— Все знают! — сухо бросил Джек.
Чарли не стал делать вид, что не понял, о чем речь.
— Список социально опасных преступников не является тайной. Если кто-то из местных жителей захочет с ним ознакомиться, я не могу воспрепятствовать.
— Сколько?
— Что значит «сколько»? — переспросил Чарли.
— Сколько человек приходило, чтобы посмотреть, нет ли в этом списке моего имени?
— Я не вправе…
— Просто ответьте. Прошу вас.
Чарли поджал губы и уставился на трещину, которая шла через весь потолок.
— Мне о таких неизвестно.
— Правильно. Никто бы никогда не узнал, что я занесен в этот список, если бы не один из ваших подчиненных.
Детектив потер переносицу. Черт, Уэс…
— У нас в департаменте существуют определенные правила, мистер Сент-Брайд. Всегда досадно узнавать, что не все подчиненные им следуют.
— Досадно?
Джек опустил глаза, а когда опять взглянул на Чарли, его глаза блестели: то ли от гнева, то ли от слез — детектив понять не мог. Да и, честно говоря, не хотел знать.
— Это досадное недоразумение… разрушит мою жизнь.
Чарли едва удержался от замечания, что Сент-Брайд сам разрушил свою жизнь.
— Мне очень жаль, но на каждый рот платок не накинешь. Это не в моих силах.
— А как насчет актов вандализма, детектив? Вы в силах заставить людей прекратить рисовать на двери Роя Пибоди очаровательные граффити, в которых мне указывают, куда я должен уехать?
— Вы можете написать заявление, но сомневаюсь, что из этого что-то выйдет. — Чарли взглянул посетителю в глаза. — Никто в городе не может заставить вас уехать отсюда. Что бы там ни говорили, что бы ни делали, вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Плечи Джека едва заметно обмякли.
— К сожалению, — добавил Чарли, — люди вольны делать и говорить все, что угодно, чтобы заставить вас изменить свое решение.
— Даже если мне причинят вред… даже если я попаду в больницу или хуже того… Тогда вы встанете на мою сторону?
— Я на стороне закона. Если дойдет до физического насилия, виновные будут наказаны. — Чарли гнул руками скрепку, пока она не сломалась пополам. — Но это касается и вас, мистер Сент-Брайд. Я буду наблюдать за вами. Лишь только вы посмотрите на несовершеннолетнюю в Сейлем-Фоллз, как тут же вылетите из города. Настолько быстро, насколько вас сможет увезти отсюда патрульная машина шерифа.
Казалось, Сент-Брайд осыпается изнутри, как здание, снос которого Чарли видел в Бостоне. Сначала он закрыл глаза, потом ссутулился и наконец опустил голову — пока Чарли не стало казаться, что перед ним всего лишь пустая оболочка человека, который ворвался к нему, кипя праведным гневом. «Этот человек преступник», — напомнил себе Чарли.
— Ясно?
— Предельно, — ответил Джек, не открывая глаз.
Когда миссис Фишман повернулась к классу спиной, Джилли перегнулась через проход и выхватила из руки Уитни сложенный клочок бумаги.
«Должно быть, их всех заколдовала Титуба», — прочла она и спрятала записку между страниц потрепанного томика «Сурового испытания».
— Почему девушки обвинили добрых женщин города в пособничестве дьяволу? — спросила миссис Фишман. — Джиллиан?
Она читала эту пьесу, ее задавали на дом. Крайне неубедительно. Кучка девушек-пуританок обвинила деревенских кумушек в том, что они ведьмы, с одной целью: чтобы одна из них могла вступить в половые сношения с женатым мужчиной, не тревожась, что его жена об этом узнает.
— Сначала они не хотели, чтобы в деревне узнали, что они занимаются колдовством. Поэтому они попытались снять с себя подозрения, оболгав других. Но именно эта ложь, как оказалось, раскрыла правду о других.
— Например?
— Шашни Проктора и Абигейл, — бросил кто-то, и весь класс засмеялся.
Миссис Фишман поджала губы.
— Спасибо, Фрэнк, за то, что нашел столь яркое определение. — Учительница принялась прохаживаться по проходу между столами. — Ходили слухи, что Абигейл стала в Бостоне проституткой. После того как ее мужа повесили, Элизабет Проктор вышла замуж второй раз. А современных колдуний, разумеется, больше никто не обвиняет в сговоре с дьяволом.
Джилли опустила голову, чтобы волосы скрыли ее лицо.
«Вы бы очень удивились…» — подумала она.
Было только восемь утра, но Эдди уже так устала, что едва держалась на ногах.
— Еще кофе? — предложила она, держа кофейник так, что он словно шмель нависал над чашкой Стюарта Холлингза.
— Знаешь, Эдди, доктора говорят, что я должен прекратить пить кофе, потому что он вреден для сердца. — Он улыбнулся. — А я ответил: если, выпивая три чашки в день, я дожил до восьмидесяти шести лет, то буду продолжать в том же духе.
Эдди улыбнулась и налила ему еще.
— Будем надеяться, что вы проживете еще восемьдесят шесть лет.
— Господи всемогущий, нет! — застонал сидевший рядом с ним Уоллес. — Я надеюсь, что он отправится в мир иной раньше меня, чтобы я мог лет десять пожить в мире и покое.
Рой раскрыл пакет с монетами, и они с тихим звоном посыпались в ящик кассового аппарата.
— Сегодня много народу, — заметил он, когда Эдди прошла мимо, встречая новых клиентов.
Она вздохнула.
— Такого наплыва не было с того лета, когда мы предлагали бесплатно фирменное горячее блюдо каждый раз, когда термометр зашкаливал за тридцать восемь.
Она улыбнулась отцу, он улыбнулся в ответ, но оба понимали, чем вызван небывалый ажиотаж. Те, кто никогда не ходил в их закусочную, явились сюда из любопытства: поглазеть на преступника, который отважился осесть в их городке. Они хотели посмотреть, кто мог оказаться настолько дерзок или настолько глуп. Казалось невероятным, что новости могут распространяться с такой быстротой, но Эдди, оглянувшись на собственную жизнь, поняла — такое случалось и раньше. Слухи ширились, обрастали подробностями, пока из человека, обвиненного в домогательстве, не превратили Джека в серийного маньяка-насильника, пока из скорбящей матери она сама не превратилась в сумасшедшую.
Печальная правда заключалась в том, что нет ничего «вкуснее» для жителя маленького городка, чем сплетни.
Пока никакого представления не разыгрывалось. Но не успела Эдди об этом подумать, как дверь открылась и вошел Джек, который решительно направился в сторону кухни. Его появление накалило воздух в крошечном зале: руки с кофейными чашками замерли, вилки были отложены в сторону, а сами посетители не сводили глаз с человека, который за одну ночь из «посудомойщика в закусочной» превратился в «осужденного за изнасилование».
