«Только из числа присяжных — ни одного», — подумал он.
У доктора Флоры Дюбоннэ было личико воробушка, фигура аиста, а голос Микки-Мауса, наглотавшегося гелия. Джордан едва сдерживался, чтобы не морщиться всякий раз, когда она отвечала на его вопрос, и беспрестанно посылал убийственные взгляды Селене, которая по Интернету нашла этого эксперта, детского психиатра, явно не связываясь с ней по телефону.
— Эдди… — сказал он, дотронувшись до ее запястья.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы набраться смелости и посмотреть Уэсу в глаза.
— Прости, — пробормотал он. — Не знаю, как это вышло. И… я не хотел тебя во все это втягивать.
— Ты тут ни при чем, Уэс. Я сама виновата. — Она нервно скомкала платок. — Я выстираю и верну.
— Нет. — Он выхватил платок у нее из рук. — Было время, когда я все бы отдал, чтобы услышать это от тебя, но правда заключается в том, Эдди, что ты никогда не станешь стирать мои вещи.
Эдди взглянула в его грустные глаза, окинула взглядом его крепкую фигуру, вспомнила его настойчивые ухаживания.
— Уэс, однажды ты обязательно встретишь женщину, которая только и ждет, чтобы постирать свое белье вместе с твоим. — Она прикусила губу и добавила: — Жаль, что это оказалась не я.
Уэс покачал головой и горько улыбнулся.
— Что уж тогда обо мне говорить! — ответил он и помог ей подняться.
Джек стоял у окна небольшой совещательной комнаты.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Борис Ецемелофф? — спросил он у Джордана.
— Нет.
— В сороковых годах в Мексике он изнасиловал восемнадцать женщин. Его арестовали и приговорили к пожизненному заключению. Через двадцать лет у него случился сердечный приступ. Констатировали, что он был мертв в течение двадцати минут, но потом врачам скорой помощи удалось вернуть его к жизни. — Джек повернулся к адвокату. — Его отпустили, поскольку он отсидел свой срок.
Джордан потер переносицу.
— Единственная достойная байка, которую я знаю, — это то, что в штате Айова запрещено пересекать границу с уткой на голове.
Джек даже не улыбнулся.
— Хорошо, что рассказали.
— Что ты мне пытаешься сказать, Джек? — спросил Джордан. — Что ты повесишься, даже не попытавшись дать показания?
— Вы действительно считаете, что от моих показаний что-то изменится? — негромко сказал Джек. — Это даже не показания. Господи, это один сплошной провал!
— Я объясню тебе, что сказал доктор Чу. Если ты выпил той ночью чаю, воспоминания о ней могут и не вернуться.
Джек раздраженно отодвинул ногой стул.
— Я хочу все вспомнить! — взмолился он, воздев руки. — Хочу, чтобы все было прозрачно! Я хочу вспомнить, что произошло, Джордан, хотя бы для того, чтобы не гнить в тюрьме с мыслью, что я не виноват.
— У тебя же есть внутренняя убежденность, — вздохнул Джек. — Этого достаточно.
Они замолчали. Каждый думал о своем. Над головой, словно муха, жужжала флуоресцентная лампочка. Джек уселся напротив адвоката.
— Я могу задать вам вопрос?
— Разумеется.
— Вы верите в мою невиновность?
Джордан отвел взгляд.
— Знаешь, на мою работу как твоего адвоката никак не повлияет, если…
— Я задал вам вопрос. Я спрашиваю не как клиент у адвоката, а как один человек у другого человека. — Джек пристально смотрел на Джордана. — Пожалуйста!
Джордан понимал, чего хочет Джек, и знал, что на нем как на адвокате лежит ответственность за то, чтобы свидетель оставался спокойным, — и неважно, насколько незначительны его показания.
— Конечно, я тебе верю, — ответил он. — И Селена тоже. И Эдди. — Джордан выдавил из себя улыбку. — Видишь, у тебя масса сторонников.
«Только из числа присяжных — ни одного», — подумал он.
У доктора Флоры Дюбоннэ было личико воробушка, фигура аиста, а голос Микки-Мауса, наглотавшегося гелия. Джордан едва сдерживался, чтобы не морщиться всякий раз, когда она отвечала на его вопрос, и беспрестанно посылал убийственные взгляды Селене, которая по Интернету нашла этого эксперта, детского психиатра, явно не связываясь с ней по телефону.
— Вы ознакомились с документами по этому делу? — спросил Джордан.
В ответ последовал какой-то писк.
Джордан заметил, что присяжные поежились. Как ногтями по стеклу — вот что это было.
— Доктор, — обратилась к свидетелю судья Джастис, — прошу прощения, но я вынуждена просить вас говорить громче. — Она помолчала, потом добавила: — Мне очень, очень жаль.
— Я ответила «да», — сказала доктор Дюбоннэ.
— Что вы изучали? — задал Джордан следующий вопрос.
— Историю лечения Джиллиан Дункан у психиатра, начиная с девятилетнего возраста.
— И что вы обнаружили?
Она повернулась к залу и буквально прочирикала:
— Девочка имела склонность к патологической лжи.
Вердикт, вынесенный таким голосом, не возымел должного действия.
— Вы могли бы привести примеры, которые позволили сделать подобное заключение?
— Да. В большинстве случаев слова Джиллиан расходились со свидетельствами очевидцев, а иногда ее заявления были совершенно невероятны. Например, она категорически отрицала, что украла вещи из магазина, хотя, когда ее поймали, она как раз держала их в руках. Она наносила себе увечья, резала руки, но отрицала это, когда ее осматривал врач. В другой раз она возвела напраслину на соседскую девочку и от той все отвернулись, а потом стала отрицать, что она распускала эти сплетни, хотя многочисленные свидетели указывали именно на нее.
— Почему ребенок так поступает, доктор? — поинтересовался Джордан.
— В случае с мисс Дункан ясно: она просто хотела обратить на себя внимание. После смерти матери все стали жалеть Джиллиан, уделять ей повышенное внимание, и она вообразила, что лучший способ удержать это внимание на себе — постоянно попадать в какие-то неприятности.
— Доктор, как по-вашему, что происходит с ребенком, которому поставлен диагноз «патологический лгун», когда он вырастает?
— Протестую, Ваша честь! — вмешался Мэтт. — Мнение специалиста о детях вообще не имеет никакого отношения к тому, что произошло с Джиллиан Дункан.
— Протест отклонен! — отрезала судья.
— В психиатрии это называется «правило большого пальца», — ответила доктор Дюбоннэ. — Мальчики-лгуны характеризуются нарушением поведения и становятся социопатами, тогда как девочки страдают расстройством личности и начинают манипулировать людьми.
— Благодарю вас, доктор, — сказал Джордан. — У защиты больше нет вопросов.
