– Никого! – крикнул из комнаты Вирт.
Мок с облегчением покинул кухню – все-таки в комнате, наверное, почище будет, рабочее помещение как-никак.
Так оно и оказалось. Вылитый гостиничный номер средней руки, если в нем неделю не убирать. Окна на улицу. Две широкие железные койки аккуратно прикрыты покрывалами с вышитыми красными розами. Между кроватями тумбочка с настольной лампой изысканных форм. Голые стены. Ни намека на уют – ложись на кровать, гляди на лампу и борись с мыслями о самоубийстве.
Мок сел на одну из коек и посмотрел на своих людей.
– Цупица, ступай к дворнику и глаз с него не спускай весь вечер. И весь завтрашний день. – Подождав, пока Вирт переведет его приказ на язык жестов, Мок обратился к самому толмачу: – Ты, Вирт, мчись за Смолором – Опицштрассе, тридцать семь. Притащишь его сюда. Если его нет дома, отправляйся на виллу барона Бокенхайм-унд-Билау – Вагнерштрассе, тринадцать. Отдашь камердинеру записку для Смолора.
Мок вырвал из блокнота листок и написал ровным наклонным бисерным почерком: «Курт, немедленно явиться на Гартенштрассе, 46, квартира 20».
– А я, – добавил Мок, отвечая на немой вопрос Вирта, – подожду рыжеволосую.
Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, четверть седьмого вечера
Мок давно уже обратил внимание, что после пребывания в кенигсбергском госпитале у него появилось особое отношение к рыжеволосым женщинам. Не желая верить, что сестра милосердия была лишь плодом его фантазии, фантомом, которому дало жизнь его подстегнутое морфином воображение, он провожал взглядом каждую случайно встреченную «огненногривую» (как он их про себя называл). На улицах ему частенько попадались рыжие локоны, выбивающиеся из-под шляпки, или толстые огненные косы, так и хлещущие по спине, – конечно, если их обладательница куда-то торопилась. Таких дам Мок старался обогнать, заглядывал им в лицо, приподнимал шляпу и со словами «Извините, я принял вас за другую» удалялся. Вслед ему посылали взгляд, полный страха, высокомерия или разочарования – в зависимости от того, была перед ним неопытная девица, женщина, любящая своего мужа, или распутная горничная. Самого Мока в таких случаях всякий раз ждало горькое разочарование, чтобы не сказать отчаяние. Ни одна из встреченных им доселе рыжеволосых не была похожа на сестру милосердия из его снов. Сейчас он был далек от отчаяния, хотя вовсе не уверен, что девушка, стоящая перед ним на пороге квартиры «четырех матросов», – та самая, о которой он рассказывал Рютгарду морозными ночами в Курляндии. В бледном свете прикрытой газетой лампочки любая явившаяся сюда дщерь Евы показалась бы видением из сна.
– Извините за опоздание, я… – Тут девушка испуганно смолкла, увидев перед собой незнакомца.
– Прошу. – Мок отодвинулся от двери, освобождая проход; всего лишь минуту назад в эту дверь тихонько постучали.
Девушка робко вошла, с беспокойством осмотрелась, при виде загаженной кухни наморщила напудренный носик (чуть задранный кверху). Мок ногой захлопнул дверь, взял гостью под руку и провел в комнату. Она сняла шляпку с вуалью, бросила на койку плащ и осталась в красном платье до лодыжек, под которым тревожно вздымалась налитая грудь. Платье было слегка старомодное, прикрывало все прелести и, к бешенству Мока, сверху заканчивалось помятым жабо.
Рыжеволосая присела на кровать рядом с брошенным плащом и заложила ногу на ногу, приоткрывая высокие зашнурованные сапожки.
– Что теперь будет? – спросила она с несколько театральным испугом. – Что вы со мной хотите сделать?
– Ассистент уголовной полиции Эберхард Мок, – еле выговорил полицейский, щуря глаза и боясь лишиться языка.
Девушка смотрела на него с улыбкой. Мок не улыбался. Мок не дышал. У Мока зудело тело. Мок потел. Мок никак не мог понять, похожа ли сидящая перед ним девушка на видение из его снов? Образ рыжеволосого ангела из Кенигсберга размылся, стерся, сделался нереальным. Настоящей была только эта девушка. Эта девушка и ее улыбка – разом очаровательная, презрительная и кокетливая.
– И что же из этого следует, герр криминальассистент? – Красавица вытянула два пальца – указательный и средний – в немой просьбе закурить.
– Дать тебе сигарету? – прохрипел Мок и, увидев в ее глазах насмешку, принялся лихорадочно обшаривать карманы пиджака.
Портсигар он поднес так близко к лицу гостьи, что распахнувшаяся крышка чуть не хлопнула ее по носу. Рыжеволосая ловко выхватила сигарету и, обхватив худыми пальцами дрожащую руку Мока с зажигалкой, закурила.
Мок тоже закурил, припоминая советы старого комиссара Отто Вихлидала. Именно Отто когда-то направил его на работу в отдел III-б, подразделение из двух человек, которое в годы войны и разгула проституции разрослось до комиссии нравов. Вихлидал, зная, что молодой полицейский может не устоять перед женскими прелестями, наставлял его так:
– Представь себе, Мок, что эта женщина когда-то была маленькой девочкой, которая прижимала к груди плюшевого мишку и ездила на лошади-качалке. А потом представь себе, что эта девочка прижимает к груди изъеденный сифилисом член и елозит по жирным, мокрым, покрытым вшами волосам в паху.
Мок ухватился за слова Вихлидала как за соломинку. Но воображение выдало ему только первый образ: хорошенькая рыженькая девочка прижимается головкой к морде ласкового боксера. Гадкого испорченного ребенка, пожираемого сифилисом, Мок так и не смог себе представить, как ни старался.
Глянув еще раз на девушку, Мок твердо решил не подвергать свою фантазию насилию, сел на другую кровать и спросил, стараясь, чтобы голос звучал помягче:
– Я тебе представился. Назови себя и род своих занятий.
– Эрика Кизевальтер, ассистентка по организации оргий, – ответил рыжеволосый ангел звонким, почти детским голосом.
– Остроумно. – Под влиянием ее голоса, совершенно не соответствующего грязным словам, Мок еще раз вспомнил предостережения старика Вихлидала и потихоньку стал приходить в себя. – У тебя хорошо подвешен язык.
– Еще как хорошо-то. – Рыжеволосая затянулась сигаретой. – Клиенты довольны.
Двусмысленность Мок пропустил мимо ушей, разум его заполнила страшная мысль: вот этим своим допросом он приговаривает девушку к смерти, убийца выколет ей глаза, пронзит ее стальной спицей… «Чтобы спасти девчонку, – думал он, – надо будет изолировать ее в "камере хранения". А если я не найду убийцу? Ей что, годами сидеть в старой конторе Вирта? Где ее бархатная кожа будет дрябнуть и покрываться морщинами? Я еще могу ее спасти, если не буду задавать вопросов. Только ведь убийце плевать, допрашивал я человека или нет. Он ее все равно убьет. А я без ее показаний могу и не выйти на след, только обреку бедняжку на долгое прозябание в конторе. Впрочем, если я не поймаю убийцу, все узники "камеры хранения" там состарятся, не только она».
– Перестань на меня глупо пялиться и молоть чушь, – прорычал Мок, стараясь рассуждать логически. Что ему за дело до какой-то девки и ее алебастровой кожи! – Отвечай на вопросы! Только на вопросы!
