– Нас родилось двое братьев, – продолжал
Шатун, – и я первым появился на свет. Право, если бы все старшие сыновья в
знатных семьях удавались вроде меня, нашу страну бы давно уже разделили между
собой Халисун, Саккарем и Нардар! И ещё твои соплеменники, воительница,
откроили бы себе кусочек… Я рано постиг все преимущества, коими наделяло меня
звание наследника, а обязанностей и знать не хотел. По счастью, мой отец не зря
назывался вельможей. Уже готовясь воссесть за пиршественный костёр в кругу
предков, он окончательно ужаснулся моим выходкам и отрешил от всего, что я
считал незыблемо своим по праву рождения. «Тебя, младший сын, тоже не назовёшь
сплошным украшением рода, – сказал батюшка моему брату. – Кое-кто
даже склонен считать твои недостатки пороками, губительными для чести нашей
семьи. Однако я думаю, что твои достоинства с лихвой их искупают. Наследуй же
мне, и да осияет твой путь Священный Огонь». Так я лишился всего…
Краем глаза Коренга заметил усмешку Эории. Похоже, у
сегванки было своё мнение об отце, который в должное время не озаботился
воспитанием сына-наследника и спохватился лишь на смертном одре. Однако
воительница промолчала. Не лай родителя в присутствии сына, если не хочешь,
чтобы сын взялся за меч!
– Теперь я склонен думать, что отец правильно поступил,
лишив меня первородства, – сказал Шатун. – Брат многого добился и
поистине возвеличил наш род, а как преуспел бы на его месте я, теперь можно
только гадать.
– Ты ушёл сам? – спросила Эория. – Или твой
брат показал тебе на ворота?
– Ты не угадала, воительница. Брат не отрекался от меня
и не гнал за порог, так что после смерти отца я по-прежнему ни в чём не знал
недостатка. И это опять не пошло мне на пользу. Если раньше я бесчинствовал по
харчевням просто оттого, что был молод и глуп, то теперь у меня был для этого
уважительный повод: я размешивал в винной кружке горечь обиды.
– Ты повествуешь о себе, точно о худшем из
людей, – подал голос старик Тикарам. – Что же переменило тебя?
– Всё произошло негаданно, – ответил Шатун. –
Дни шли за днями, мои прежние друзья перестали знаться со мной и стали друзьями
моего брата, и девушку по имени Алавзора, с которой я мечтал протереть до дыр
брачные войлоки, давно выдали за другого, годы неслись прочь, как искры в ночи,
а я всё ждал очередного утра, чтобы опохмелиться, и потом вечера – чтобы снова
пить и буянить… И всё это время со мной был один старый слуга, которого я
называл дядькой, потому что он меня вырастил. У нас ведь, если кто не знает,
так принято, чтобы за мальчиком с рождения ходил мужчина-слуга, а за девочкой –
служанка. Этот дядька был единственным, кто меня не покинул. Он разыскивал меня
в самых непотребных местах, приводил домой, умывал и переодевал, и утешал, и
терпел от меня поношения. А потом однажды он умер, стоя на коленях и стаскивая
с меня левый сапог. В тот день я протрезвел сразу и навсегда. Я вышел, и
затворил за собой дверь, и оставил за ней себя прежнего…
Он и в самом деле рассказывал о своей впустую потраченной
молодости, словно речь шла о совсем чужом ему человеке. О постороннем юнце, не
стоившем сердечного переживания.
– Это было давно? – полуутвердительно проговорила
Тикира.
– Это было давно, – кивнул Шатун. – С тех пор
моя семья успела перебраться в Фойрег, потому что наши предки были кочевниками,
и мы до сих пор очень легки на подъём, особенно если призывает к себе государь конис…
Я же начал странствовать, думая поднабраться ума, и, по прошествии лет, жалею
только о том, что не пустился в путь раньше. Я назвался Шатуном не по зароку и
не назло, а в знак добровольного отрешения от всего, что, как я когда-то думал,
у меня неправедно отняли… Ну а теперь мне просто вздумалось навестить брата,
вот я к нему и иду.
Тикира слегка смутилась, но, поколебавшись, всё же спросила:
– Это разве не он увёл на войлоки любви твою
ненаглядную девушку?
Шатун изумлённо посмотрел на неё, потом хлопнул себя но
бедру и громко расхохотался.
– Жена моего брата, – сказал он,
отсмеявшись, – уж точно не сидела бы одна на дороге, брошенная без
присмотра!
Женщина в розовом платье вздрогнула, словно разбуженная
среди ночи. Огляделась и произнесла:
– Мой муж велел мне ждать его здесь. Он сказал, что всё
разузнает и вернётся за мной…
– Удавлю, – еле слышно зарычала Эория.
«Я-то баснословные повести людям вру и нарочно такими
длинными их делаю, чтобы правды не говорить… – с усилием двигая рычаги
тележки, раздумывал Коренга. – А он, Шатун этот, – интересно, зачем?
Впрочем, мне какое до него дело…»
Глава 31. Любопытство Тикиры
Он заметил, что Тикира уже некоторое время всё порывалась о
чём-то спросить Шатуна, но в последний момент неизменно прикусывала язык.
Коренга успел решить про себя, что бойкую девку влекли и смущали какие-то
обстоятельства первой любви Шатуна, но тут Коза внезапно решилась и выпалила:
– Если дяденька такой знатный и род его теперь при
дворе кониса в Фойреге, может, дяденька и самого государя Альпина видел?
Шатун улыбнулся.
– А как иначе, – сказал он. – Обязательно
видел. Так же, как тебя сейчас вижу.
Тикира открыла рот ещё что-то сказать, но тут её неожиданно
осадил старик. Он резко бросил несколько слов по-саккаремски, будто хлестнул.
Кто бы заподозрил этакую властность в едва оправившемся старце?.. Коренга не
понимал саккаремского языка, однако всё было и так вполне очевидно. Дед
предвидел, о чём будет вопрос, и запрещал внучке его задавать.
Тем не менее Тикира лишь дёрнула плечом, словно сбрасывая
руку, лёгшую на это плечо. Залилась краской и спросила:
– Значит, ты видел при дворе купеческого сына Иннори,
искусного вышивальщика?
Дед со вздохом отвернулся и опустил голову на руку, как бы
отрешаясь от происходившего не по его воле. Коренга заметил, с каким страданием
покосилась на него Тикира. Уж верно, она никак не хотела обидеть старика, но
удержаться от вопроса о купеческом сыне Иннори было превыше её сил.
«Могла бы обождать до привала, – рассудил про себя
молодой венн. – А там подстеречь Шатуна где-нибудь в сторонке, чтобы дед
не услышал…»
Шатун же ответил:
– Я встречал вышивальщика Иннори, когда моя семья
обитала в Кондаре, и, признаться, мало радости перепадало мне от этих встреч,
ибо Иннори был для меня живым напоминанием о том, что самый младший сын может
на деле составить истинную славу семьи. С тех пор прошли годы, но, думаю, юный
мастер и посейчас не обойдён милостью кониса. Смотри, безрукавка на госпоже
совсем новая, и, по-моему, такие папоротники на ней мог вырастить лишь один
человек!.. – Он улыбнулся и спросил не без мужского лукавства: – А что
тебе до купеческого сына, дитя?
Вот когда пришёл черёд Тикире не просто заливаться краской,
а рдеть густым свекольным румянцем. Тем не менее она ответила бесстрашно и без
запинки:
