Коренга увидел, как внимательно слушавшие сегваны начали
переглядываться и кивать. Дуб – само по себе неплохое прозвание для достойного
человека, а уж Железный!.. Все знают: так именуется могучее дерево, выросшее у
края болот, хранящих рудные залежи. Древесина такого дуба напитывается железом
и обретает особые свойства, и крепче её не найти.
Вот одобрительно кивнул сам кунс Чугушегг, и Коренга понял,
что положил доброе начало рассказу.
Он продолжал:
– Шестьсот сорок три лета назад, когда людская память
ещё не числила нашего имени, будущая праматерь рода попала в великий речной
разлив. И совсем было уже приготовилась к гибели…
– Что же это был за разлив? – насмешливо перебил
Двадцатибородый, и Коренга понял, что не ошибся, оценивая его
проницательность. – У вас там, как я слышал, таких и рек-то нет, чтобы
могли внезапно разлиться. А если девка позволила застичь себя половодью, об
этом следует поведать отдельно, чтобы мы не начали считать её за кромешную
дуру!
Коренга решил позволить себе немного обидеться.
– Грех великий был бы мне возводить такую напраслину на
мать моих матерей, – проговорил он, стыдливо опуская глаза. – Прежде
чем срамословить её, вспомни, кунс, то, о чём тебе известно лучше всех прочих.
Море, которое мы ныне пересекаем, время от времени подвергается нашествию Змея,
охочего до людских жизней…
Сказав так, он с удовольствием заметил, как несколько
человек разом оглянулись на западный горизонт, а Чугушегг свёл косматые брови:
– Это ты к чему клонишь, венн?
– К тому, что путь Змея не всегда был таким, каким мы
его знаем сейчас. Мудрецы, привыкшие сопоставлять, сегодня велят нам опасаться
вод и земель, ещё десять лет назад считавшихся безопасными, и, наоборот, сулят
мирное путешествие в некогда очень грозных местах. Нет нужды сомневаться, что и
в древние времена Змею было свойственно без спросу творить Свои бесчиния там,
куда заносили Его перепончатые крыла… Так и случилось однажды, что Змей
прилетел в наши леса и у людей не было надёжной приметы, способной предупредить
о Его появлении. Таких примет, как я слышал, и сейчас не особенно много, и даже
у вас, живущих на палубах кораблей!
…Вот и наступила пора испытать истинность книжки-всезнайки,
откуда Коренга почерпнул эти сведения о вековых повадках чудовищного Змея. Он
даже дышать перестал, ожидая мнения кунса… У него камень отвалился от сердца,
когда Чугушегг после некоторого раздумья кивнул головой:
– Ладно, венн. Ври дальше.
Знал ли он, что в веннском языке слово «врать» было снабжено
множеством смыслов, и в том числе – «произносить могущественные заклинания,
способные отвратить опасные силы»? Коренга продолжил рассказ, чувствуя, что как
никогда приблизился именно к этому пониманию старинного слова.
– Праматери моего рода уже показалось, что погибель
сделалась неминуемой, но тут Боги, присматривающие за нашим народом, послали ей
вызволение. Из темноты явила себя дивная кокора – огромный ствол-выворотень с
твёрдым корнем, воздетым высоко над водой. Бедная женщина ухватилась за этот
корень и вскарабкалась на лесину, и, хотя волосы по-прежнему рвал сырой бешеный
ветер, ей показалось уютно и безопасно на замшелой коре, точно на груди у
любимого мужа…
На лицах сегванов стали появляться понимающие ухмылки.
Видно, все представили себе этот корень, лихо задранный к небесам, и
сообразили, что будет дальше. Коренга увидел, как улыбнулась Эория.
– Всю ночь женщине мстилось, будто ствол под нею плыл
немного не так, как вроде бы повелевали ветер и течение бушевавшей реки. И ещё
ей казалось, будто кокора оберегала её и словно держала в объятиях, стараясь
вынести из беды. Когда же рассвело и гроза стала стихать, женщина увидела
впереди надёжную сушу. А потом выворотень лёг на прибрежный песок и, как только
наша праматерь соскочила на отмель, обернулся пригожим статным мужчиной.
Взялись они за руки, пошли дальше вместе и стали себе жить-поживать…
– С такими предками и правда только сидеть в самой
крепи лесов да шарахаться от собственного отражения в маленькой луже, –
сказал Чугушегг. – Что ж ты на своей тележке в море-то потерял? Может,
тоже ждёшь, что кокора навстречу выплывет и красавицей перекинется?
Послышался смех. Коренга кивнул на Торона.
– На самом деле всё началось вот с него…
Пёс сидел вблизи, положив умильную морду на колени Эории, и
подсыхал на солнышке и ветру. Ему было не впервой. Сегванка почёсывала Торону
за ухом, слушая рассказ. Коренга неслышно вздохнул и снова стал говорить.
– Я ещё носил детскую рубашонку, ибо не знал
Посвящения, и бегал не хуже всей остальной ребятни, когда однажды под конец
лета в нашем роду остановились передохнуть виллы, отгонявшие разорительный град
от чьих-то полей. Ты, кунс, конечно, замечал их, парящих на своих симуранах
высоко в облаках… Дружбу вилл у нас чтут за великую удачу, и мы оказали
небесным летунам весь почёт, какой только могли. Но в те дни Хозяйке Судеб было
угодно, чтобы одна из наших деревенских сук вошла в охоту и надумала подпустить
к себе кобеля. А у предводительницы вилл как раз и оказался при себе справный
кобель… Он разогнал всех женихов, потому что никто не бьётся с такой
свирепостью, как симуран, а надо тебе знать, достойный кунс, если вдруг это
знание случайно тебя обошло, что симураны пребывают с обычными собаками в
гораздо более близком родстве, нежели полагают незнающие. Они могут
спариваться, и от этого бывает плодовитое потомство… Ибо самый первый симуран
был обычной собакой, взысканной крыльями от Богов. И вот это родство явило себя
во всей полноте. Виллы распрощались с нами и улетели, а через месяц мы
обнаружили, что сука брюхата. Ещё через два месяца у неё родился крылатый щенок
– вот этот самый Торон.
Все посмотрели на Торона. Смышлёный пёс сообразил, что речь
шла о нём. Вскинул голову и стал красоваться, улыбаясь во всю зубастую пасть.
Добродушный, ласковый зверь.
Нипочём не заподозришь той сокрушительной ярости, с которой
он бросился на обидчика Шаняву…
– Знай ещё, благородный кунс: у нас принято, чтобы за
брюхатыми суками ухаживали подросшие мальчишки, поскольку это их самих готовит
к чести отцовства. И так вышло, что Торонову мамку взялся холить именно я. И
был с ней, пока она рожала щенка. Он был моим с самого первого дня, и никто
даже не пытался забрать его. У меня как раз перед тем умер пёс, и все видели,
как я о нём горевал. А ещё через два месяца, когда мы с Тороном уже бегали
наперегонки, опять прилетели виллы…
Коренга отпил не успевшей остыть медовухи. И, пока она пряным
огнём разбегалась по телу, обвёл глазами круг обращённых к нему лиц. Казалось
бы, что этим суровым воинам, каждодневно привычным к жизни и смерти, рассказ о
каком-то щенке?.. А поди ж ты, слушали его с напряжённым вниманием.
– Виллы прилетели ночью, но я спал в клети, хотя стояла
уже холодная осень, и слышал их разговор с моей матерью. – Молодой венн
улыбнулся. – Мать, конечно, отпиралась потом, но я-то знаю: она намеренно
говорила громче, чем следовало, чтобы я проснулся на её голос. А речь шла у них
про Торона…
