У Коренги часто заколотилось сердце, он сразу оглянулся на
корабельщиков… и увидел, что все они, один за другим, с видимым облегчением
стали бросать на палубу приготовленные было луки и копья. А гости корабля,
взволнованно столпившиеся кругом Ириллира, спешили отойти прочь. Так, чтобы его
злая судьба по ошибке их не коснулась.
И кто-то уже сворачивал парус, прекращая бессмысленное
бегство «Чагравы».
Некоторое время несчастный Ириллир стоял столбом, явно не в
силах осознать, что всё это происходило в действительности, а не снилось ему.
Коренга примерил на себя его состояние и решил: если бы от него вот так
отвернулись те, кого он привык считать побратимами, он бы тоже, наверное, сразу
утратил волю сражаться. Зачем всё, когда предают самые близкие?.. Коренга сжал
зубы. Аррант не показался ему очень хорошим человеком, но всё равно его было
жаль. Потом Ириллир заметался по палубе, исступлённо крича, что сегванам нельзя
верить, что, вступив на палубу, они тотчас всех перережут, что слово кунса на
самом деле подобно дыму, уносимому ветром. У него был голос человека, нутром
чующего, что ему не поверят. И точно. От него шарахались, как от зачумлённого,
а один из гостей, галирадец, даже проворчал:
– Не меряй всех на свой аршин, Ириллир.
В самом деле, сегваны могли и сдержать данное слово. А вот
если бы им отказали, тогда уж они точно побросали бы всех за борт. Так что
выбор был очевиден, и команда «Чагравы» не послушала ни просьб, ни угроз
хозяина судна – парус остался висеть на рее тяжёлой матерчатой колбасой.
Сегванские лодьи между тем подошли совсем близко, и вот уже
над водой свистнули трехлапые якоря, привязанные на длинных верёвках. Они с
треском вцепились в борт и палубу «Чагравы», сегваны дружными усилиями стянули
корабли… И первым с борта на борт по-хозяйски ступил, конечно же, сам
Двадцатибородый. За ним последовал молодой комес. Он сразу не понравился
Коренге. Неприлично парню быть таким пухлым и рыхлым, а воину и подавно. Ишь,
ляжки наел – а у самого не то что борода, даже усы маломальские не растут!.. Не
поминая уже, что справные воины, удостоенные сопровождать вождя, не должны
ходить в каких-то дурацких плащах из грубой рогожи, из которой мешки только
делать, а не одежду!
Немного погодя к этим двоим присоединился третий, седой
старик, выглядевший измождённым то ли болезнью, то ли тягостным горем. Он молча
остановился подле Чугушегга и молодого, скрестив на груди руки. Он смотрел на
Ириллира даже без ненависти. Так – словно с того света – смотрят люди, безмерно
уставшие от жизни и от тех невзгод, которыми она даже на склоне лет продолжает
их настигать.
А Ириллир стоял перед ними, держа в руке короткий изогнутый
аррантский меч, и, кажется, собирался недёшево продавать свою жизнь. Сегваны на
этот меч не обращали никакого внимания. «Ну а я-то что делать должен? –
мучился Коренга. Рука молодого венна лежала на холке взволнованного, глухо
ворчавшего Торона, другая сжимала узкий кожаный ремешок, уложенный вдоль правой
ноги. – Защищать его? Сегванов этих я первый раз вижу и совсем видеть бы
не хотел, а с ним третий день рядом живу, не чужие вроде друг другу… Я что,
получается, тоже его предаю?..»
– Ты думал, твоему злодеянию не будет свидетеля, –
проговорил Чугушегг. Проговорил очень спокойно и даже грустно, и от этого стало
ещё страшней. – Ты ошибся. Свидетели найдутся всегда…
Ириллир вдруг выронил меч, бухнулся на колени и принялся
биться лбом о палубные доски.
– Помилуй, помилуй, достойный кунс… – разобрал Коренга. –
Не губи… Я не знал, что всё так получится… Я не хотел…
Старик медленно отвернулся. Двадцатибородый смотрел на
арранта с видимым отвращением. Казнить человека, униженно молящего о пощаде?..
Нелегко это, наверное. Коренга попробовал мысленно поставить себя на место
сегванского кунса: «А я смог бы его убить?» И пришёл к выводу, что Ириллир
должен был совершить какое-то вовсе уже запредельное преступление. Такое, за
которое просто не может быть никакой милости, лишь кровь в отплату за кровь.
Например, поднял бы руку на родителей Коренги. Или на его младших сестрёнок.
Или на Торона…
Да, на Торона. За своего пса Коренга кого угодно зубами бы
загрыз. Как и тот за него.
Тут шагнул вперёд молодой комес. Расстегнул пряжки на плечах
– и его рогожный плащ оказался-таки мешком. Большущим мешком, местами
перемазанным чем-то подозрительно бурым. При виде этого мешка Ириллир
отшатнулся, дико закричал, попытался вскочить… Юноша успел раньше. Его колено с
маху врезалось в подбородок арранта. Тот, видно, не был кулачным бойцом, чья
челюсть делается несокрушимой от постоянных ударов. Он даже руками не взмахнул,
сразу закатил глаза, начал заваливаться назад. Но на палубу не упал. Молодой
сегван сверху вниз натянул на него мешок. И перевернул, явив немалую силу, так
что Ириллир исчез внутри весь, вместе с нарядными сапогами, которые надел в
море вместо сандалий.
– Другие купцы говорят про тебя: «Чужая душа дешевле
гроша», – по-прежнему задумчиво и негромко проговорил Двадцатибородый. Тут
Коренга заподозрил, что напугавшие его россказни Буркуна о присвоенных
Ириллиром задатках были всего лишь тенью чего-то гораздо более тайного и
страшного, а сегванский кунс продолжал: – Что ж, поглядим, выручат ли тебя
деньги, нажитые душегубством… Где-то здесь должна быть кубышка!
На палубу аррантского корабля перепрыгнуло ещё несколько
комесов, все молодые, дочерна обветренные, отлично вооружённые. Они скрылись в
недрах «Чагравы» и скоро вернулись, неся довольно увесистую шкатулку, вернее
даже, небольшой окованный сундучок. Воины не стали возиться с замком, попросту
сбили крышку. Проделали они это играючи. Чугушегг кивнул головой, и монеты со
звоном посыпались следом за Ириллиром в мешок. Коренга мог бы поклясться, что
различил блеск добрых сребреников, которые три дня назад отсчитал арранту за их
с Тороном плавание в Фойрег…
Ещё несколько коротких движений, и горловина мешка оказалась
крепко завязана. Оглушённый Ириллир неуверенно шевелился внутри, серебро
звякало. Чугушегг протянул было руку, но полнотелый парень остановил его:
– Позволь мне всё сделать, отец.
Подтащил мешок к краю палубы, почти туда же, где тайком
облегчался Торон…
И по-прежнему без особой натуги вывалил через борт.
Арранты и гости «Чагравы» ахнули, подались прочь…
Глава 13. «Поморник» поворачивает назад
Кажется, Чугушегг совершил всё, что собирался, и был намерен
вернуться к себе на судно, предоставляя осиротевшую «Чаграву» её собственной
участи. Но было бы поистине странно, если бы его внимания избегла привязанная
возле борта тележка. И калека в ней, испуганно обнимавший за шею громадного
лохматого пса.
Чугушегг остановился против них и презрительно бросил:
– Встречал я веннов, но таких скудйльных
[29]
– ни разу не видел. Знать, мельчает порода!
