«Пещёрка», – прочла название Варенцова.
Ещё один пролог
Если по прямой, расстояние отсюда до Санкт-Петербурга
составляло триста сорок два километра. Примерно на такой высоте летают над
Землёй космонавты.
Все справочники дружно утверждали, что Пещёрка – очень
древнее поселение. Как водится в Ленинградской области – финно-угорское. Потом
на исторической арене появились славяне и дали месту название, которое
прижилось. А так как пещер в окрестностях не водилось, нынешние филологи
сопоставляли топоним скорее с «печью», иногда произносимой как «пещь», ведь
болотное железо здесь выплавляли всегда.
На этом самом железе Пещёрка неплохо «приподнялась» в
петровские времена, однако в болоте для промышленных масштабов не накопаешь, и
поэтому Магнитку здесь не построили. Ни тогда, ни потом. Хотя отдельные энтузиасты
и предлагали – почти по китайскому варианту.
[123]
В революционные годы название кое у кого стало
ассоциироваться с киево-псково-печорскими монастырями и прочей атрибутикой
устаревшего культа, поэтому Пещёрку переименовали было в Красную Кузницу (не
иначе пошли на поводу у означенных энтузиастов). Однако название не прижилось
и, торжественно провозглашённое, впоследствии как-то тихо слиняло.
Во времена тотальной борьбы с буквой «ё» заезжий партийный
деятель, читая по бумажке речь, обозвал Пещёрку «Пещеркой». Как рассказывают,
хохотал весь район. И потом ещё долго плодил анекдоты про пещеру и её
обитателей, а название некоторое время пытались официально писать через «о», но
и это не прижилось.
В войну здесь шли немыслимые бои, немцы штурмовали гиблые
топи с таким ожесточением, с каким не штурмовали, кажется, и сам Ленинград, а
наши столь же яростно отстаивали родное болото. И отстояли. Часть историков на
полном серьёзе полагала пещёрскую эпопею реальной причиной победного исхода под
Ленинградом. Правда, оставался открытым вопрос, каким образом фашисты
собирались замкнуть пресловутое «второе кольцо» по незамерзающим глубоченным
трясинам. Ну так ведь фашисты же, бесноватый фюрер, бездарные генералы! Что они
могли понимать в российских реалиях?..
Листая справочники, разжалованная подполковница намётанным
глазом выделила ещё немало парадоксального. Начать с того, что географически
Пещёрка располагалась в самом конце длиннющего «полуострова», глубоко
внедрившегося в болота – совершенно чудовищные (согласно всё тем же
справочникам) как по непролазности, так и по величине. Кажется, зачем вообще
селиться здесь человеку, если он не приверженец какой-нибудь фанатической
секты, где принято питаться исключительно морошкой и в религиозном экстазе
отдавать себя на съедение комарам?.. Однако особо строгих монастырей,
староверческих скитов и даже «суверенных» деревень, как бы отъединившихся от
окружающего государства и не желающих иметь с ним ничего общего,
[124]
доступная Оксане литература в указанных местах не усматривала. Ан поди ж ты,
при названии на карте не только не стояло печального примечания «нежил.» – всю
свою историю Пещёрка медленно, но неуклонно росла. Выбилась в районные центры.
И посейчас находились отдельные ненормальные, которые приезжали в городок
посреди болота и оставались в нём навсегда…
Сюда даже пробовали проложить железнодорожную ветку,
опять-таки непонятно, за какими хренами. Промышленностью Пещёрка, как уже было
сказано, располагала исключительно местной, почти на уровне народных промыслов.
К трассам на Москву, Мурманск и Вологду никоим образом не тяготела…
И всё равно – строительство начиналось аж целых два раза.
Первый раз – ещё при царе, весьма безуспешно. Вторую попытку осуществляли перед
войной силами зэков, и официально именно война не дала её завершить. Рельсы
сняли с готовых участков и увезли строить фронтовые рокады,
[125]
недоделанную насыпь на несколько лет бросили расползаться… а в послевоенной
разрухе до неё просто всё руки не доходили… и, кажется, по сей день не дошли.
В общем, железнодорожная станция Пещёрка располагалась от
собственно Пещёрки почти за сто вёрст, и туда дважды в день мотался страдалец
автобус с великомучеником-водителем за рулём. Штопаный-перештопаный «ЛАЗ»
выпуска восемьдесят затёртого года, огнедышащий и громыхающий, но удивительно
живучий, – и немолодой, изобретательно матерящийся, в меру трезвый
россиянин при нём.
Ну как тут не вспомнить замечательный афоризм, гласящий, что
Питер и Москва суть два места, где можно посмотреть, как НЕ живут люди в
России. Всего-то три часа поездом от культурной столицы – и вот вам,
пожалуйста. Другая планета. Даже шоссе от Питера сюда не проложено, только
поездом, который здесь вместо космического челнока… Оксана поглядывала в
пыльное окно на замершие в зное вековые ели и хмуро ностальгировала по своей
однокомнатной, казавшейся со здешней орбиты таким уютным обжитым гнёздышком…
Она знала: это скоро пройдёт.
Дорога, проложенная на костях зэков и крепостных, местами
шла прямо (Оксана догадывалась, что здесь использовали старую насыпь), местами
принималась петлять. Асфальт кончился километра через два после старта от
привокзального магазина, и теперь под колёсами бугрился и дыбился грейдер. Тут
и там – с глубокими провалами, наводившими на мысли о ещё немецких бомбёжках.
Тишке автобусное путешествие давалось нелегко. Уж, кажется,
настолько привык мотаться с хозяйкой туда и сюда, знал, как вести себя в
автомобиле, на улице и в метро… Он и в поезде все три часа преспокойно проспал
на любимых коленях, не нуждаясь ни в переноске, ни в поводке, и лишь изредка
просыпался, чтобы посмотреть на мелькание за окном да попить немного водички…
Но это! Грохот, жуткая жара, тряска, угарная солярочная вонь!..
Примерно раз в десять километров его терпению наступал
предел: Тихон вскакивал – огромный, рыжий, похожий на миниатюрную рысь, –
и принимался орать. Надрывно, с выражениями, басом. Тогда на него оглядывался
даже водитель, причём в глазах матерщинника-рулевого читалось неподдельное
уважение. Наверное, он с пятого на десятое, но понимал кошачий язык.
– Тиша, Тишенька, – уговаривала питомца
Оксана. – Ну не было у них минералки, вот, швепса попей… Да заткнись уже
ты наконец, а то кастрирую тупыми ножницами… Тихо, говорю, гад мохнатый!
После каждого приступа недовольства кот затихал, аморфно
падал обратно на колени Оксане и отворачивался от мирской суеты, всовывая
голову под локоть то ей, то дремавшему рядом пассажиру.
Народ в автобусе сперва косился на котовладелицу, но к
исходу сороковой версты начал комментировать.
– Никак издох, – обернулся, ухмыляясь, с переднего
сиденья некто красноносый. Может, он бы пофилософствовал на тему «понаехали
тут, да ещё кошек развели», но взгляд Оксаны заставил его о чём-то
задуматься. – Ну, какие мы серьезные…
