– Да не, вон какие джунгли,
[41]
–
сплюнул в сторону кишлака сержант, отвернулся отлить и непроизвольно пригнулся,
с яростью прошептав: – Идут, суки, мать их… Эх, «Утес»
[42]
бы
сюда.
– Такую твою мать! – Песцов вытащил бинокль,
обнаружил разбитый окуляр, посмотрел, прищурившись, как в подзорную трубу,
пожевал губами, отбросил сигарету. – Вперёд.
Увиденное ему очень не понравилось. Душманы уже были в кустарнике
на той стороне реки, выдвигались уверенно, действительно как охотники,
преследующие дичь, а один, видимо главный, общался с кем-то по «воки-токи».
[43]
Интересно, так его растак, с кем. Впрочем, долго занимать
извилины увиденным он не стал – душманы ещё были далеко, а окружающие реалии
вот они, рядом. Пыльная дорога, ленивый арык, мутная вода пополам с мусором…
Пара аборигенов в халатах, в чалмах, в огромных галошах на босу ногу. Следом
вереница женщин с лицами, замотанными до глаз. Стайка грязнущих поджарых бачат,
оборванных, юрких, мал мала меньше. Только это были не те улыбающиеся бачата,
кричащие: «Эй, шурави, чарс
[44]
хочешь?» Зыркнули по-звериному,
ощерились и дружно, словно по команде, пропали. Не иначе побежали к своим
душманам-родителям с докладом…
– Да, наши точно здесь не работали, – сделал вывод
Песцов, когда они с оглядочкой пошли вдоль неприступных дувалов.
[45]
За ними росли груши, гранаты, черешни, стояли шелковичные
деревья, зеленел орешник, вился виноград…
– Ничего, ещё не вечер, – мрачно предрёк Краев,
тяжело вздохнул и загнал в патронник патрон. – Благо есть где
развернуться… Особенно бронетехнике.
Действительно, кишлак был не из бедных – мечеть, дукан,
[46]
кое-где даже двухэтажные дома. Настоящий гадюшник, рассадник
контрреволюции.
– Бэтээр бы сюда, – размечтался Песцов. –
Залечь в «десанте»,
[47]
ноги вытянуть. Хотя бы одну ногу…
Усталость, кровопотеря, грызущая боль вдруг разом навалились
на него. Хотелось даже не то что ноги вытянуть – просто не протянуть их. Не
отдохнуть, а – не сдохнуть.
– Точно, залечь, причём с бабой… – Кажется, Краев
пытался его поддержать. – Ага, а вот и колодец. Вон там, за дувалом, у
айвы. Ну что, пойдем посмотрим?
Фигушки, посмотреть удалось только издали. Со стороны
колодца ударили очередями. Стреляли, судя по звукам, из четырёх стволов, причём
не на поражение – поверх голов. Как пить дать, суки, хотели взять живьём.
– «…»! – хором высказались Краев с Песцовым и
синхронно рванули к канаве. Плюхнулись на брюхо в липкую грязь местной клоаки,
дружно огрызнулись короткими двойками. Вот это и называется – вешалка.
[48]
– Давай, рви к мечети, – загнал гранату в
подствольник Краев. – Я прикрою. И следом…
Почему к мечети-то? Спроси – не ответил бы. Может, потому,
что у нас преследуемый если добежит до церкви, то всё, вне опасности, под
Божьей защитой. Может, и Аллах не выдаст, защитит, от смерти спасёт?
– Сука! – Песцов, откуда и прыть взялась, добежал
до угла, остановился, дал очередь по душманам. – Падлы!
Сержант под прикрытием его стрельбы тоже вскочил, выдал
спурт, благополучно подтянулся.
– Ну от тебя, товарищ старший лейтенант, и несёт…
– На себя посмотри, – не обиделся Песцов, и в этот
миг их опять обстреляли.
Снова длинными очередями, не экономя патронов, и снова
поверх голов.
– Вот суки! – сделал вывод Краев, бухнул из
подствольника и потянул Песцова налево, в заросли винограда, – растяжка не
растяжка, «лягушка» не «лягушка», наплевать. Все одно сдохнуть придётся, так
лучше уж с музыкой!
Однако Аллах, видимо, надумал повременить с их кончиной. Они
увидели колодец. Увидели совершенно случайно, с двух шагов, – укрытый
разросшейся лозой, он был практически невидим со стороны.
– Что, падлы, взяли? – сквозь оскаленные зубы
прошипел Краев и обернулся к Песцову. – Фонарь есть?
– Есть. И дохлые батареи. – Волоча подбитую ногу,
Песцов дохромал до колодца, заглянул в зияющую дыру. – Давай, я прикрою.
Во время операций по зачистке кяризов он вниз никогда не
смотрел – дабы не получить очередь в лицо от засевших под землёй духов.
– Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу… Господи спаси и
помилуй. – Краев принялся спускаться по ступеням, устроенным на облицовке
стенки, Песцов, изнемогая от боли, с матюгами двинулся следом. Казалось, в руку
и в ногу воткнули по раскалённому штырю…
Спуск привёл их на глубину где-то метров шести, на ровную
каменистую площадку. В центре – яма, наполненная водой, вправо и влево –
галереи высотой и шириной метра по два. В полу виднелись неширокие канавки, по
ним вода попадала в ёмкости, а излишек тёк дальше, к следующей яме.
Полумрак, прохлада, журчание струй, и при этом никакой
осклизлой промозглости, никакого пробирания до костей. Уютное такое подземелье,
чистенькое, с хорошей вентиляцией. Однако расслабиться Песцову с Краевым не
довелось, наверху уже слышались чужие голоса. Вперёд, скорее вперёд… Куда? Да
Аллах его знает. Батарейки в фонаре никакие, в контуженных башках вечерний
звон, все галереи стандартные, одного калибра, одну от другой фиг отличишь…
А и фиг ли их отличать, живы себе, и ладно. А воды-то
вокруг, воды…
У душманов, похоже, с ориентацией было куда как лучше. Как
ни спешили Песцов с сержантом, как ни пытались оторваться, вскоре долетел шум
близкой погони и из боковой галереи ударили кинжальные лучи фонарей.
– Черт! – Краев сразу дал на свет очередь,
послушал, развернулся, потянул за собой старлея. – Задний ход. Достали,
гниды!
Звуки автоматных выстрелов в подземелье оглушали, пробирали
до нутра, раскалывали мозги, сбивали с толку. Это не говоря уже о контузии,
кровопотере, ранах и страшной усталости после боя. Лопались даже не барабанные
перепонки, лопались нервы.
– Достали, – согласился Песцов и вытащил гранату,
однако повременил: на полу, в свете умирающего фонаря, обнаружилась неожиданная
дыра, не яма с водой, а вертикальный колодец, ведущий куда-то вниз.
