Уже понимая, к чему идёт дело, Наливайко задумчиво
рассматривал на стене портрет Зильберкройца. Как известно, нацисты сначала
отправили физика-теоретика в концлагерь, а научную лабораторию дали ему уже
потом. Следовало поаплодировать художнику за безошибочный выбор момента. На
картине был изображён молодой измождённый мужчина в полосатой арестантской
одежде. Оглядываясь через плечо на лагерные вышки и конвоиров со злющими псами,
он торопливо что-то писал на бумажном клочке…
– «Эта кратко изложенная концепция, созданная в соавторстве
с моим другом и единомышленником доктором Наливайко (Россия), лишний раз
подтверждает, что теория С. Зильберкройца является лишь одной из множества шпал
на тернистой дороге, ведущей нас к истине. Действительный член Британской
академии наук профессор Эндрю Макгирс, Принстонский университет»…
– А ещё – французской, германской, канадской,
швейцарской и так далее, – кивнул Наливайко. – Дальше-то что, Дарий
Борисович?
– А ещё – анархист и Герострат от науки, – начал
терять терпение академик. – Параллельные миры! С ума сойти можно!.. Вы с
ним там машину времени ещё не изобрели? С подзарядкой от вечного двигателя?
– Ну, академии Франции, Англии, Италии и прочая
Геростратом его почему-то не считают, – пожал плечами Наливайко. –
Знаете, я пацаном был, соседи вернулись из эвакуации, из Узбекистана, дедушка у
них не очень уже понимал, что к чему, всё порывался пойти в сад: «Урюка нарву».
Какой урюк, какое что?.. Внуки его на лавке придерживать, а моя бабушка однажды
возьми и скажи: «Да пусть его… может, правда нарвёт!»
Шутка не получилась.
– Вы что, действительно не понимаете, что к
чему? – мрачно перешёл на «вы» академик.
– Действительно не понимаю, – ответил
Наливайко. – От меня-то что по данному поводу требуется?
– Опровержение. – И «Дар Ветер» тоже посмотрел на
портрет физика Зильберкройца. – Отмежевание. Пусть ваш Макгирс что угодно
шпалами на пути объявляет, но – без нас. То есть без вас. Вы понимаете?
– Не понимаю, – повторил Наливайко. – В
смысле, не понимаю зачем. Неужели вы хотите сказать, что фонд Зильберкройца
только жополизам деньги даёт?
– Ну что ж. – Академик положил журнал на стол и
припечатал его обеими ладонями. – В таком случае, на основании
сегодняшнего приказа ваша лаборатория, господин Наливайко, становится
структурной частью сектора «Дельта», возглавляемого членом-корреспондентом
Кацем, а ваша должность согласно новому штатному расписанию аннулируется. Так
что попрошу вас начинать сдавать дела. Прямо сейчас.
Краев. Уходя – уходи!
С утра ему зверски, до спазмов в животе, захотелось есть. Он
сварил себе пельменей, отрезал от упаковки таблеточку, сунул её в нагрудный
карман и пошёл тратить деньги. Купил вместительную сумку на колёсиках,
серьёзные фирменные кроссовки, спортивный костюм и – давно облизывался, но было
вроде незачем – хороший нож с булатным узором на лезвии. Ехать предстояло в
лес, а в лесу без ножа мужик не мужик!
Потом Краев отсидел очередь к нотариусу, составил несколько
бумаг (немало изумивших видавшего виды юриста), положил денег на свой «Мегафон»
(платёжный автомат, вероятно, изумился не меньше нотариуса, но, будучи
автоматом, виду не показал), купил у тётки в ларьке два здоровых короба от
«Мальборо» – и отправился домой собираться.
А что нищему собираться? Только подпоясаться. В одну коробку
полетела ненужная одежда из шкафа, в другую – всякие там записи, в основном на
дисках разной степени древности. Три жестянки с доисторическим домашним кино,
тем самым, так и не оцифрованным…
Первую коробку Краев отнёс на помойку, сердце малость
заёкало от необратимого расставания со знакомыми вещами, но он не дал воли
чувствам, запретил себе воображать, как этот вот свитер с красной полоской,
купленный ещё мамой, станет валяться здесь под дождём, как в потёмках развернут
его чужие жадные руки… Нет уж, уходя – уходи. Жги с концами мосты. Прошлое, оно
в душе, там, где кубики и продранные коленки. А старое барахло – всего лишь
старое барахло.
Так, в хозяйственной суете, он провёл всю первую половину
дня, дождался Рубена и испортил ему аппетит:
– Погоди жрать, Суреныч, поговорить надо… Если коротко,
то я уезжаю и уже не вернусь. Сейчас, – он посмотрел на часы, –
приедет нотариус и решит вопрос с моей комнатой. Вот… Тома-джан, это чем опять
у тебя вкусно так пахнет?
«Ну не артист я устного жанра. Писать вроде ещё кое-как
получается, а говорить…»
– Ты слышала?.. – Рубен посмотрел на жену и как-то
сразу осунулся.
– Господи, Олег, – опустилась на табуретку Тамара…
В это время прозвенел звонок и явился, как и обещал,
нотариус. По-деловому зашуршал документами, вытащил подготовленную доверенность,
и Краев, вновь чуточку оробев от необратимости происходящего, спалил ещё один
мост.
– Вот, ребята… комната теперь ваша, – закрывая за
нотариусом дверь, несколько осипшим голосом выдавил он. – Только мамин
портрет просьба не шевелить, если можно. И коробочку поберегите где-нибудь в
уголке… мало ли что…
Последняя фраза определённо была продиктована малодушием.
«Всё-таки оставляю лазейку… – И пронеслось: – А вдруг случится чудо и я
выживу? Тогда что? – Ответ нашёлся сразу и сам собой: – Да и плевать,
пропаду, что ли?..»
Рубен, спасибо ему, не стал впадать в дурацкие сантименты,
ахать, охать и выпытывать, куда, зачем и что такое случилось. И в приторных
благодарностях рассыпаться не стал… Только взял Краева за плечо, и рука
оказалась до того тяжёлой, а пожатие – до того неожиданно крепким, что у Краева
шевельнулись смутные воспоминания, почему-то о сложной, осмысленной, но
непонятной татуировке, но в это время Рубен спросил:
– Когда уезжаешь, сирели?
– Думаю, послезавтра. Съезжу на кладбище, с матерью
попрощаюсь… подкуплю кое-чего…
Повернулся и, забыв про Томкины вкусности, ушёл к себе (пока
ещё…), хотел, раз уж дал себе зарок, явить железную стойкость и выродить
страничку-другую про непутёвого физика… всё же плюнул и поставил «Терминатора».
Второго, где судный день. Его Краев мог смотреть снова и снова без счёту, как,
говорят, мальчишки перед войной смотрели «Чапаева». А что, шедевр есть шедевр.
И идея, и сюжет, и воплощение… А Шварценеггер один чего стоит! Чудо как хорош –
брутален и обаятелен до невозможности. Воплощение американской мечты, супермен,
создавший сам себя. Такой на губернаторстве не остановится, чует сердце,
сделают ради него в американской конституции оговорку…
Валялся бы вот так и валялся на родной тахте, под стареньким
пледом (этому пледу Краев приготовил в новой сумке самое почётное место), но
досмотреть фильм до кульминации ему не дали. Израненный Шварц только-только
выехал на транспортёре, чтобы низвергнуть противника в кипящую сталь, когда в
дверь постучали.
Пришёл Рубен, задумчивый и очень сосредоточенный.
