– Вот я и говорю, валить надо, – мрачно согласился
Неделин, покусал губу и повел крепким, с траурной каймой ногтем по просторам
карты. – Можно вот так, так и так…
– Не, брат, так не получается, – усмехнулся
Песцов. – Нам туда нельзя, мы там шуманули немножко. Хорошо ещё, если за
нами не идут… Мыслю выдвигаться вот так, вот этим маршрутом… Ну что, Ваня,
тронулись?
Тронулись. Однако уехали недалеко. Прямо в лоб барбухайке
из-за крутого поворота ударила свинцовая струя. Страшно зашипел белёсый пар,
выходя из пробитого радиатора, и молча, не издав ни стона, умер в водительском
кресле Иван Наливайко.
– Суки!
Инстинкт бросил Песцова вниз, под приборную доску, заставил
с силой припечатать правой рукой тормоз, а левой, задыхаясь от бешеной боли в
ране, вцепиться в руль. Так, что барбухайка завизжала колодками и пошла юзом,
чиркнула по скале и встала, окутанная паром.
Семён вылетел из будки, бросил до упора вниз переводчик
огня,
[36]
дёрнул резко клацнувший затвор и выпустил длинную
очередь навстречу супостату.
– Гады!..
А подсознание с убийственным спокойствием, с какой-то
философской изощрённостью анализировало обстановку. Казалось, оно существовало
само по себе, вне времени и вне пространства. Да, влипли крепко. По левую руку
скалы, справа обрыв, спереди и сзади стрельба на поражение. И рядом набитая
боеприпасами барбухайка. Один выстрел из РПГ, и всё живое мелкими фракциями
вознесётся к Аллаху. Или даже без выстрела: вон в кузове уже дымятся, начинают
разгораться тюки. Ещё немного и…
– За мной! – вихрем метнулся к краю обрыва Песцов,
глянул, яростно заорал: – Вниз, уходите вниз! Я прикрою…
Действительно, склон был не такой уж и отвесный, поросший
кое-где карагачом, и при счастливом стечении обстоятельств у кого-то имелся
шанс выжить. Ну а уж дальше ноги в руки и вперёд: через шуструю и мелкую горную
речку, в заросли, в кусты, в зелёную зону… Не напороться бы только на растяжку,
мину-«лягушку» или на местных духов. Не попасть бы только из огня да в полымя…
Дважды повторять Песцову не пришлось. Воинство дружно
посыпалось вниз, на дороге рядом со старлеем остались только Неделин и сержант
Краев. Они стояли не прячась и стреляли, стреляли, стараясь не подпустить
нападающих к краю, – если подойдут, то хана, как есть забросают
спускающихся гранатами.
И вот уже замолчал Неделин, рухнул, вытянулся в пыли, пуля
попала ему точно в глаз…
«Чёрт», – глянул Песцов на трассёры, летящие к
душманам,
[37]
вытащил из «лифчика»
[38]
полный
магазин, начал было перезаряжать АКС… и в этот миг за спиной полыхнуло –
взорвалась барбухайка, вознося мёртвых воинов в рай. Страшная сила подхватила
Песцова и упруго толкнула его в пропасть. Крича от боли в руке, цепляясь за
камни и кусты, он заскользил вниз, ободрал в кровь пальцы и с удивлением понял,
что ещё жив. Ноги, повинуясь инстинкту, понесли его по берегу речки, а сверху,
разрываясь фонтанами осколков, уже летела ребристая смерть – эргэшки.
[39]
От пронзительной боли в бедре Семён вдруг споткнулся, сбавил
ход, зарычал и приготовился падать, но чьи-то сильные руки подхватили его и
поволокли дальше.
– Ходу, старлей, ходу, хрен им, не возьмут.
Это был сержант Краев – страшный, весь в крови, потерявший
блатную кепку, но зато – на своих двоих.
– Наших видел? – оглушительно, не слыша
собственного голоса, проорал ему в ухо Песцов.
– Не-а, – мотнул кровавым чубом Краев, и тут они
увидели Шестакова.
В глазах ефрейтора отражалось небо.
Сержант приложил к его шее руку, бережно закрыл убитому
глаза и, не давая Песцову опуститься на землю, поволок его дальше: под защиту
лесистого склона, в заросли карагача, через звенящую речку, под сень тополей.
На окраину большого, утопающего в зелени кишлака. Здесь Песцов, переживая за
свой новый комбез, распорол штаны, осмотрел рану, выругался:
– Фигня, сквозная, а как саднит… – Скрежеща
зубами, перевязал, опять отшвырнул мысль о промедоле, посмотрел с кривой
ухмылкой на Краева. – Ты, сержант, родом-то откуда? Я из Сибири…
– А я из колыбели трех революций. – Краев снял с
пояса флягу, взвесил на руке, протянул Песцову. – Вот вернусь домой, рвану
через дорогу в пельменную и возьму двойную с перцем и с сыром… Нет, пожалуй,
тройную. И салат из огурцов. Водочки ещё, конечно, граммов двести пятьдесят. Ну
а потом – по бабам…
– Да, пельменей бы хорошо… жареных… – Сдерживая
себя, Песцов экономно отпил, облизал губы, возвратил флягу Краеву. – А
потом, ясный перец, по бабам.
Только сейчас он сообразил, что с сержантом они почти
одногодки, – тому было явно за двадцать. И Семён не удержался, спросил:
– Что же это ты, Краев, не со своим-то призывом?..
– А потому, что мудак, – усмехнулся тот, отпил и
стал устраивать на ремень опустевшую флягу. – Мало что гражданин, так ещё
и студент. Теперь уже небось вечный…
Передыхать-то они передыхали, курили, перебрасывались на
ничего не значащие темы, но понимали со всей отчётливостью – скоро станет не до
разговоров. Воды нема, патроны на исходе, а главное, душманы на хвосте. И уж
они добычи не упустят. Пойдут по следу, пересчитают мёртвых, вынюхают кровь,
дадут знать своим. Выследят, наступят на пятки, доберутся до горла.
– Ну-кася… – Песцов в который раз вытащил карту,
глянул и скривился сильней, чем от боли. – Ну и влипли. Кишлаки аж на
сорок вёрст сплошной цепью. А дальше первого нам не уйти, с моей-то ногой…
Какие мысли будут, сержант?
– Нормальные герои всегда идут в обход, – пожал
плечами Краев. – А хорошая мысля приходит опосля. Может, нам с духов взять
пример и под землю уйти? Пусть ищут хоть с собаками, всяко хуже не будет. Да и
водички попьём…
– А что, это мысль, в кяризы
[40]
забуриться, – сразу встрепенулся Песцов, и глаза его засветились
надеждой. – Надеюсь, наши здесь ещё не поработали.
