– Да меня, Колян, самого через две недели в Питере уже
не будет, – погрустнел Краев. – Такое навалилось… Рассказывать
неохота…
Похоже, Борода расслышал в его голосе некие нотки. Перестав
улыбаться, он бросил сигарету и поманил Краева к джипу. Сдвинул в багажнике
резиновый поддон, потревожил обивку пола, приоткрыл потайной лючок и… вытащил
наган.
– Вот, владей. Проверено, осечек не даёт. И чистый, я
отвечаю.
– Спасибо. – Краев взял, взвесил на руке, кинул
благодарный взгляд и спохватился: – Сам-то ты как? Без напряга?
– Абсолютно, – рассмеялся Борода. –
Во-первых, не последний, а во-вторых, там, в Долине, этих стволов… В прекрасной
сохранности… Особенно если в кобуре лежал да в суглинке… Нашим детям ещё
хватит. А может, и внукам.
Подмигнул Краеву и принялся приводить интерьер в порядок.
Лючок на защёлку, фирменную обивку на место, на неё резиновый ковёр. Хрен что
найдёшь, а если специально обученная собака – кто её видел, эту собаку, на
гаишном посту? – вдруг что и найдёт, то хрен что докажешь. Машина
наверняка по доверенности, хозяин – где-то далеко… Я не я и корова,
соответственно, не моя. И на стволе, который скоро вновь там поселится, само
собой, ничьих отпечатков. Ага, беленький и пушистый…
Краев вдумчиво убрал пушку подальше, проверил, как лежит,
посмотрел на Бороду:
– Только без обид… из спасибо шубу не сошьёшь. Сколько
с меня?
– Да ни хрена, – расцвёл Колян. – Ещё раз
говорю, этого добра в Долине до жопы. А ты у нас один, надежда литературы. Пиши
давай, твори, решай свои проблемы. А ещё, самое главное, не забудь про бумажку:
мол, нашёл эту дуру в парке под кустом и несу сдавать в родную милицию. Внизу –
ФИО, дата, подпись, место проживания. Каждый раз, как выходишь со стволом, не
ленись, пиши по новой, чтобы свежая дата была. Сам знаешь: чем больше бумаги,
тем чище задница… Ну что, брат, может, нам по пути? Я сейчас в ГДР…
[93]
– «Мне в другую сторону», – рассмеялся Краев и
протянул ему руку. – И ещё раз спасибо. Это для меня сейчас – как в бою,
когда «рожком» выручают… Ну, бывай.
– Постой, – мягко придержал его Борода. –
Тебе сны снятся? Про Афган?..
– Нет, брат, – тихо ответил Краев. – Не
снятся. Ни про Афган, ни про баб, ни про что другое. Темно как у негра в жопе.
– А мне снятся. – Коля убрал руку с его
плеча. – Каждую ночь, цветные. Джунгли зелёные, кровища красная, повстанцы
чёрные… Есть там племечко одно людоедское – атси. Так они перед тем, как на
праздник кого-нибудь съесть, человека живьём отбивают, точно свиную котлету…
дубинами… все кости ломают, чтобы мясо было нежней… выдерживают сутки-двое, а
потом в глине запекают. Эх… Ладно, брат, извини. Я об этом ни с кем не говорю,
вот и… Ну всё, давай. Может, ещё когда встретимся…
«Эх, брат…» Краев снова пожал протянутую руку и вылез из
гостеприимного джипа. Закрыть бы глаза и ехать, подрёмывая под уютное ворчание
дизеля, – долго-долго… Прямо туда, где на старом паркете – квадраты
пыльного солнца…
Дома он осмотрел наган, разобрал, почистил, поприцеливался,
погрел в руке. Ствол и правда был хорош, в отличном состоянии, патроны ему под
стать, без каких-либо окислов на капсюлях. Хоть сейчас бери и жми на спуск. Не
подведёт.
«А подведёт – Бороду предъявами закидаю…» – идиотски
рассмеялся он про себя. Не так страшен конец, как его ожидание. С ума спятить
можно.
«Так, может, всё-таки не тянуть кота за хвост?..»
Краев зримо представил себе судорожные хлопоты Рубена с
Тамарой, нашествие в квартиру милиции – и преисполнился отвращения. Потом перед
умственным взором нарисовался тот самый котище. Огромный, рыжий и наглый. С
длинным извивающимся хвостом…
«Тьфу, брысь!»
В комнате у него был старый шкаф с зеркальной дверцей
посередине. Маленький Олежка любил забираться в него, как в таинственную
пещеру. Мама, располнев и подурнев к старости, однажды заставила выросшего сына
снять зеркало и переставить физиономией внутрь. Говорила, ей было очень уж
тошно смотреть на собственное отражение. После её кончины Краев вернул зеркало
на штатное место – по просьбе жены, да так и оставил, чтобы ненароком не выйти
на улицу в футболке задом наперёд или наизнанку (водилось за ним такое,
особенно в периоды творческого экстаза). Господи, думал ли он, что когда-нибудь
ох как поймёт покойную маму!.. Что хорошего теперь могло показать ему
зеркало?.. Этапы медленного угасания?..
Краев подошёл поближе, погладил деревянную раму и, привычно
опустив веки, скинул пелену с глаз. Мир сразу изменился, сделался понятным и
донельзя простым, знаки предначертанности людей и предметов высветились, как
линии на ладони. Однако сам Краев отражался в зеркале окутанным какой-то
зелёной дымкой, всё связанное с ним было расплывчато. Ни о чём определённом не
говорили и вещи, с ним породнённые: стол, любимые джинсы (те самые, с крохотным
пятнышком от укола…), ноутбук, книги на полках… даже древняя продавленная
тахта, на которой он вырос и которую столько раз хотел заменить, но неизменно
отступался, рука так и не поднялась вынести на помойку.
– Ну конечно, – снова перестал видеть
Краев. – Закон подлости. Сапожник без сапог.
И замолчал, задумался – вспомнил, что то же самое сказал ему
и поганец Панафидин, когда звонил в последний раз. Номер у него, помнится, был
ещё странный, из одних семёрок, сулящих великий жизненный выигрыш…
«Так, так, так. – Краев сел, снова взял наган, почесал
дулом висок. – Ну да. Непростой дядечка. Расщелина мудреца… А не из одного
ли колодца мы с ним водичку хлебали?..»
К своим способностям Краев относился спокойно, без
мистических всхлипов. Когда начал замечать за собой необычное, почитал
соответствующие книжки и пришёл к выводу, что нечаянно причастился «ювенильной»
водички – какой-то там первозданной и первородной, образующейся жутко глубоко в
недрах земли. Воду эту, насколько он понял, никто из писавших о ней живьём не
видал и подавно не пробовал, но все были премного наслышаны. Якобы она с
первого глотка то ли капитально нарушала гормональный баланс, то ли, наоборот,
выправляла, делая человека таким, каким его изначально замыслил Творец, –
тут мнения пишущих расходились. Естественно ли для человека умение входить в
транс, или, по-научному, вызывать изменённое состояние сознания? Нужно ли
человечеству через одного быть Аполлониями Тианскими,
[94]
пифиями, Вангами, Нострадамусами и Кашпировскими?.. Или была-таки сермяжная
правда в легенде, рассказанной Панафидиным? Может, не зря таилась живая водичка
в глубокой пещере, поди до неё доберись?..
Слишком умные мысли до добра не доводят. Или это
шевельнулись вселенские закономерности – за всё надо платить?..
