– Ты, касатик, не робей, не ссы и не сомневайся, –
морально поддержала Песцова Надежда Константиновна. – Ты себе думай не о
том, чего всё равно не уразумеешь, а о тех, кто в теремке обитает…
И Песцов продолжал наблюдать. В бывшем санатории, вернее, в
его административном корпусе блока обретались трое мужиков – крепких, плечистых
и… совершенно неправильных. Ну не бывает такого, чтобы три мужика, с виду
далеко не интеллектуальная элита, не пили водки, не водили баб, не играли в
карты, а главное – ни ногой с территории. Даже за жратвой. С осени они, что ли,
закормленные или, может, молитвой и Святым Духом? Да нет, причина была скорее
всего совершенно иная. Мало-помалу у Песцова создалось впечатление, что ребятам
было просто не выйти. Словно скорпионам, брошенным умелой рукой в террариум с
высокими стеклянными стенками.
– Они, стервецы, живучие, сколько ты их ни режь, –
высказалась в плане мужиков Надежда Константиновна. – Нужно или хребет
ломать, или жабры рвать, или башку откручивать. И ещё они в темноте видят. Так
что, касатик, смотри, построже там с ними, без компромиссов.
Помимо громил, за забором имела место собака. Огромный
чёрный кобель. Неведомой породы и тоже совершенно неправильный. Он не лаял, не
рычал, не бежал к миске, не присаживался по нужде… и бродил, бродил, бродил
строго кругом, по периметру забора. Уходил на отдых лишь в полночь, как-то
втискиваясь в щелястую будку величиной со скворечник. Отверстие в ней, кстати,
было почему-то не круглым, а в виде ромба, каким принято помечать бубновую
масть…
Вечер выдался пасмурный, хмурый, луну прятали тучи.
Прочитав про себя все стихи, которые помнил, Песцов
поднялся, развернул обёртку, давясь, впихнул в себя осточертевший приторный
«Баунти» – для глаз, – снова лёг и уставился в бинокль ночного видения.
Прибор был замечательный, очень дорогой, со специальной подсветкой и
электронным приближением. Только хрен – одеялу, куполу, стенкам террариума на
заокеанскую технику было плевать.
Плюнул в конце концов и Семён. Встал, прислушался, собрал
вещички и медленно, не поднимая пыли, пошёл по чердаку к лестнице. Спустился,
тихо открыл окно, выбрался на улицу и прикрыл за собой рамы. Дальше – между
скелетов яблонь, через хлипенький забор, по сельским пустынным улицам к трассе.
Там, на неприметном съезде в лес, стояла его вторая машина – серый
«Жигуль»-семёрка. Автомобильчик кое-что видел на своём веку, однако, на зависть
сверстникам, заводился с полпинка и бегал, когда было надо, ещё как резво. При
этом внешне – скромненький, ржавенький, с убогими обводами, не вызывающий
каких-либо вопросов, кроме разве подробностей происхождения талончика
техосмотра…
Питерское начальство традиционно держало казённые дачи, а
ныне держит собственные дома в Курортном районе и ездит туда по Приморскому
шоссе. Соответственно, Приморское шоссе у нас испокон веку гладкое и ухоженное,
его всегда вовремя ремонтируют и вообще содержат в образцовом порядке.
Приозёрской трассе в отношении начальственных обиталищ повезло существенно
меньше. Есть, конечно, несколько точек, куда же без этого, но туда хозяев и
гостей доставляют вертолётами. Вертолёты весело стрекочут над головами
автомобилистов, чьи железные кони теряют подковы на рытвинах и поперечных
трещинах, избороздивших старый асфальт.
Добравшись до Осиновой Рощи, Песцов с большим облегчением
запарковал «семёрочку» возле конноспортивного комплекса, который, как он знал,
ночью охраняли злые собаки. И зашагал дальше пешочком, минуя пост ДПС. Лучше
ножками по дороге, чем светить ментам без надобности автомобиль!
Третья машина, голубая «Нива», дожидалась его на парковке у
нового «Максидома». Вырулив на свободную в этот час Кольцевую, Песцов прибавил
газу и начал было размышлять о макаронах по-флорентийски (с сыром, анчоусами,
гренками, ветчиной, в томатно-оливковом соусе… ох…), а также о щах с потрошками
и томлёной картошке с хрустящими «Охотничьими» колбасками, которые подавали в
«Русском дворе»…
Полёт его гастрономических фантазий был прерван звонком.
Прорезалась Надежда Константиновна.
– Ты, касатик, где? – осведомилась она. – А,
хорошо, ладно, молодец. Поворачивай оглобли направо, там после метро сквер.
Напротив сортира стопори, подойду через пять минут. Ну всё, давай, голубь мира,
лети.
Песцов содрогнулся, поняв, что аппетит у него отшибёт
всерьёз и надолго, непроизвольным движением заранее включил вентилятор… и
поехал, как велели, к сортиру.
Надежда свет-Константиновна была уже на месте. Во всей красе
и несравненном благоухании. На самом деле умом Песцов уже понимал, что и вонь,
и манеры, и жуткий гардероб являли собой не более чем камуфляж. Защитную
окраску. Иногда он ощущал позывы праздного любопытства – какая ты на самом
деле, вот что интересно бы знать?.. – однако по большей части ему хотелось
забыть о говённо-могильной старухе и никогда больше не вспоминать, и нынешний
момент исключением не был.
Вот Надежда Константиновна залезла в машину, стукнула
палкой, поправила шляпку и этак по-матерински уставилась на Песцова:
– И-и, как ты, касатик, осунулся, с лица спал. Всё в
трудах да заботах. На-кась, голубь, поклюй хлебушка, съешь-ка ты пирожок. С
требухою да с ливером, я бедным пекла… – И она взялась было за котомочку,
брезентовую, истёртую, напоминающую солдатский грязненький сидор. – Щец,
да с потрошками, уж ты извиняй, не варила…
Излишней брезгливостью Песцов не страдал никогда, но при
мысли о щах с пирожками из её рук ему захотелось выскочить из машины и
блевануть – не в сортире, потому что до туда ещё надо было успеть
добежать, – а за ближайшим кустом.
– Благодарствую, – ответил он деревянным
голосом. – Сыт. И вообще, пост держу.
– Ну, касатик, как знаешь. – Старуха
усмехнулась. – С тобой говеть не собираюсь. Потому как организму требуется
белок. Работа вскорости предстоит адова – в домик-пряник идём во вторник, на
следующей неделе. Так что, касатик, бросай свой пост и берись за ум. Точнее, за
макароны заморские, в соусе, да за колбаски «Охотничьи». Готовься давай, какой
стол, такая и музыка. А я пойду пироги детям отдам…
Тут она вдруг подмигнула – настолько не по-старушечьи, что
Песцов вздрогнул. Вышла и, распугивая прохожих, двинулась к метро. Семён
опустил в машине оба окна, натянул на уши воротник свитера и поехал дальше,
надеясь, что запах подвала с крысами не успел навсегда впитаться в сиденье.
Готовиться – значит, готовиться. И дело было не только в белках.
Варенцова. Плохие известия
– Ну всё, товарищи офицеры, все свободны, –
отпустил начальников отделов генерал. Коротко вздохнул и посмотрел на
Варенцову. – А вас, товарищ полковник, попрошу остаться. – Подождал,
пока все выйдут, снял очки, подышал на стёкла, начал драить замшей. –
Плохие новости, Оксана. Судья Клюев изменил Брянцеву меру пресечения. Отпустил
под залог. Ещё вчера…
– Что? – не поняла Оксана. – Как изменил?
– Как-как. Как обычно, – усмехнулся
генерал. – Согласно ходатайству защитничков, своим мотивированным
постановлением. Судья он, блин, или не судья?.. Брянцев у нас, оказывается,
тяжело болен, социально не опасен и помешать установлению истины или продолжать
преступную деятельность не в состоянии. Совсем плох. Только вот бегает хорошо.
Во всяком случае, по месту регистрации его уже нет. Кто бы сомневался…
