– Да что там, черт возьми?!
Макар отступил на шаг и обернулся, блестя глазами:
– Помоги убрать этот хлам, живо!
Велосипеды полетели в сторону.
– Ничего не замечаешь? – азартно спросил Макар, поставив Сергея на свое место. – Ну же! Ничего?!
Бабкин смотрел на листы фанеры, грубо сколоченные между собой, и вдруг увидел. Сперва он решил, что ему показалось, но Илюшин поднес второй фонарь ближе, и сыщик присвистнул.
– Елы-палы… Да здесь дверь! Как он ее замаскировал, собака! Велосипедами прикрыл, вырезки свои поразвесил! Ну-ка, ну-ка…
Он толкнул вырезанный в фанерном листе прямоугольник, но тот не поддался.
Бабкин выхватил у Илюшина фонарь, и в ярком свете оба увидели крохотную дырочку в центре.
– Вот жеж сволочь! Еще и запор придумал! Макар, давай в сторону на три шага.
Прежде, чем Илюшин успел остановить его, Сергей ударил плечом в дверь, и хлипкая фанера с треском проломилась.
– Стой! – крикнул Макар. – С ума сошел?! После сотрясения!..
– Ну не ключ же к ней подбирать, – возразил Сергей, пыхтя и выламывая остальное. – Все! Фонарь захвати!
Бабкин пролез через дыру во второе помещение. Макар, поднявший фонарь, прислушался. До него не донеслось ни звука.
– Серега! – окликнул он.
Бабкин молчал.
Встревоженный Илюшин подбежал к пролому и, увидев силуэт друга, перевел дух.
– Серега, что у нас тут? – спросил он, пробираясь через отверстие и дергая зацепившуюся штанину. – Без причины такие фальшивые стеночки ставить никто не будет…
– Ты очень, очень прав, – ответил Бабкин странным голосом.
Макар наконец освободил джинсы, обернулся – и чуть не выронил фонарь.
– Так, – после долгой паузы сказал он. – Вот теперь мы нашли то, что должны были. Надеюсь, это не труп?
– Не думаю. Иначе был бы запах.
Они стояли в помещении, лишь немногим меньше того, что осталось за фанерной стеной. Перед ними на грубо сколоченном длинном деревянном столе лежало то, что в первую секунду показалось Макару мертвым телом.
Но это была кукла. Большая, в половину человеческого роста кукла, привязанная к столу бечевкой. Ноги ее были раздвинуты, насколько позволяло устройство игрушки, личико закрывали сухие веточки вереска. Вокруг куклы по периметру стола поднимались свечи, и десятки свечей были укреплены в полу.
Отсвет на потолке привлек внимание Сергея – он направил луч фонаря вверх и вздрогнул: оттуда на него выступали из мрака два лица, его собственное и безжизненное кукольное.
– Макар! – окликнул он. – На потолке зеркало!
Илюшин взглянул наверх, высветил фонарем свое отражение.
– А здесь – лаборатория, – бросил он.
Сергей обошел стол, стараясь держаться от куклы подальше, и увидел то, что Макар назвал лабораторией. Шкаф, а возле него на широком столе микроскоп, колбы, воронки, термометры, весы и трехногий штатив, упавший набок и задравший вверх одну из металлических ног… На полках лежали приборы, незнакомые Бабкину.
– Макар, это что? – тихо спросил он.
– Конкретно вот это, если не ошибаюсь, ареометр. – Илюшин снял с полки длинную стеклянную трубку с шариком на конце. – Определяет удельный вес жидкости. Вот это – градусники. Здесь, кажется, что-то вроде устройства для водяной бани… А вот и горелка! И еще перегонный куб. Ого, тетрадь с записями! И что у нас в ней, интересно?..
Сергей открыл шкаф. Черные от пыли пузырьки, снова тетради, исписанные все тем же бисерным почерком, тарелки и ступки, стеклянные колбы самой разной формы… Он с отвращением захлопнул дверцу, и вниз осыпались коричневые хлопья краски.
За шкафом Бабкин увидел щель. На полу что-то белело. Сыщик наклонился, морщась от ударившего в нос запаха полусгнившей древесины, и поднял раскрытую тетрадь, на обложке которой было выведено: «Личный собственный неприкосновенный дневник Олеси Курехиной…» – и дальше неразборчиво.
– Значит, Чайка, гад такой, так и не вернул девчонке дневник, – пробормотал Бабкин.
У него отпали последние сомнения. Все, что он видел вокруг, было делом рук не Олега, а Валентина Петровича Чайки, старенького учителя, уважаемого в Вязниках за доброту и любовь к детям.
Макар, нацепив очки, вчитывался в формулы:
– Серега, ты знаешь, что здесь? Описание средства, которое Чайка готовил из вытяжек разных растений… Что-то вроде опиумной настойки, если судить по тому, что он использовал млечный сок мака. Но тут еще полтора десятка ингредиентов! – он склонился над тетрадью. – Перец опьяняющий… Это галлюциноген, если я ничего не путаю. Еще он выделил сальвинорин… ага, из шалфея, что очень логично… Где еще он мог его добыть…
– Откуда ты все это знаешь? – поразился Бабкин.
– Учительница химии привила любовь к предмету. Не мешай! Вот это, видимо, он экстрагировал, чтобы отбить вкус… Страшная горечь, должно быть, эта его настойка… Но учитель ее усовершенствовал. Поразительно! – Илюшин оторвался от тетради и восхищенно потер руки. – Наш уважаемый Валентин Петрович, похоже, отлично разбирался в химии.
– Наш уважаемый Валентин Петрович, похоже, был законченным параноиком! – Бабкин сплюнул, с отвращением глядя на связанную куклу.
– А вот здесь ты ошибаешься, – серьезно сказал Макар. – Параноиком Чайка не был. Он страдал шизофренией.
Поднимаясь вверх по лестнице из подвала, Бабкин бросил последний взгляд на пролом в фальшивой стене. Хорошо же старый учитель спрятал свои скелеты…
– Почему шизофрения? – спросил он у спины идущего впереди Макара. – Как ты об этом узнал?
– Подожди, пока не до этого… Есть еще кое-что непонятное…
Илюшин закрыл за выбравшимся напарником крышку люка.
– И все-таки? – настаивал Сергей.
Вместо ответа Илюшин подошел к полкам с альбомами и уставился на них.
– Куда я его сунул? – донеслось до Бабкина. – Он должен быть здесь…
– Да что ты ищешь?!
– Альбом с фотографиями, – пояснил Илюшин, не оборачиваясь. – Мне до сих пор не все с ним ясно. Он как-то вопиюще нелогичен!
Бабкин даже рассмеялся:
– Это единственное, что тебе непонятно? Слабость психа к цветочкам?
– Не в цветочках дело, мой поспешный друг. Чайка – натуралист, он не стал бы фотографировать подряд все цветущее. Должна быть какая-то причина, что вереск соседствует с бузиной… Не может не быть. А, вот он!
Макар потянул к себе альбом, едва не обрушив стоящие рядом, и в задумчивости опустился на пол, установив фонарь на стуле так, чтобы свет ложился на страницы.
– Посвети мне еще, – попросил он. – Батарейка садится, что ли…
