– Сколько же здесь всего… – ошеломленно пробормотал он, обведя лучом ряд полок до самого потолка.
Книги, альбомы, гербарии, папки… Сняв наугад толстый том, Бабкин нашел внутри засушенные растения: многие истлели и крошились не от прикосновения, а лишь оттого, что он открывал страницу.
– Да, столько всего, – негромко подтвердил Илюшин, поднимаясь и откладывая альбом на стол. – И все зря. Дневниковые заметки, описание, даже его собственная классификация – и все впустую. Никому это не понадобилось.
Они на скорую руку просмотрели альбомы. Пальцы у Сергея стали серо-коричневыми от пыли, как крылья ночной бабочки. Свет фонаря добавлял желтизны страницам, и высохшие растения казались скелетиками, похороненными среди них.
– Пахнет мертвечиной, – поморщился Бабкин.
– Мышами пахнет. Смотри-ка, Чайка, оказывается, и фотографировал!
В руках Илюшин держал открытый альбом с выцветшими снимками. Вереск, бузина, ландыши, лесная фиалка… Фотографии не приклеены, а бережно вставлены в «уголки», обведены от руки фигурными рамками, проложены тонкими листами.
– Странно… Никакой закономерности с точки зрения биолога не вижу, – пожал он плечами, пролистав до конца. – Разве что здесь собраны одни цветы. Похоже, к Чайке в руки просто попал фотоаппарат, и он снимал всякую красоту без разбора. Нет, здесь для нас ничего интересного нет…
Вторая комната и вовсе оказалась пуста: кроме пары старых стульев да узкого шкафа без полок в ней ничего не было.
– Соседи постарались, – предположил Сергей. – Или художник.
– Чайка мог и сам все выкинуть или продать.
– Вряд ли кто-то польстился бы на такую рухлядь…
Бабкин пренебрежительно пнул старый стул, и тот не упал, а сложился: ножки разъехались, сиденье опустилось вниз, а спинка отвалилась. В воздух поднялась туча пыли, заиграла в луче фонаря.
– Тише, – предостерег Макар. – Не круши хозяйскую мебель, вандал.
– Не думал, что он развалится. Слушай, давай выбираться отсюда, а?
– Подожди.
Макар огляделся. Пустые стены, отваливающиеся обои, за которыми скребутся жуки и мыши…
– Ладно, – со вздохом согласился он. – Можем уходить. Где-то я ошибся. Кроме его научных изысканий здесь ничего нет.
Бабкин видел, что Илюшин обескуражен. Не расстроен, не огорчен, а именно обескуражен.
– Постой, – позвал он, когда Макар уже вышел из комнаты.
Илюшин обернулся, посветил на Сергея фонариком:
– Ты чего?
Тот помолчал, собираясь с мыслями. В отличие от него, привыкшего все планировать и просчитывать, Макар Илюшин отличался склонностью к спонтанным решениям, основанным на голой интуиции. Но его попадания были точны, а чутье не раз приводило их с Сергеем к цели. Бабкин признавал, что Илюшин обладает каким-то непостижимым для него качеством, сродни умению птиц ориентироваться в полете на сотни километров.
Если он был уверен, что отгадку к делу Черниковой нужно искать в доме Валентина Чайки, значит, здесь должно было что-то найтись.
Пользуясь этой несколько извращенной логикой, Сергей вдруг сообразил очень простую вещь.
– А где комната? – спросил он, точно проснувшись.
– Какая еще комната?
– Для проявки и печати фотографий! Если Чайка фотографировал сам, то должен был разобраться и с остальным процессом. Где бы он в Вязниках нашел фотолабораторию?
Илюшин просветлел лицом.
– Я идиот, – вдохновенно сказал он. – Подвал!
Люк нашелся возле кровати. Бабкину пришлось полазить с фонарем, чтобы разглядеть квадрат, вырезанный в полу.
– Ручки нет! – известил он Илюшина, стоявшего возле гербария. – Как он его открывал, интересно?
– А что есть?
– Кольцо. Маленькое, не ухватишься.
– Значит, нужна веревка. Или ремень.
Ремень Сергея оказался точь-в-точь подходящим под размеры кольца. Бабкин просунул его в кольцо, потянул вверх, и крышка на удивление легко откинулась. Но вместо шаткой лестницы он увидел под ногами хорошо обустроенный спуск: широкие ступени, прочные перила.
– Макар, мы попали в точку, – взволнованно сказал Бабкин. – Он часто спускался туда. Глянь, как все продумано!
Илюшин забросил гербарий и живо подошел к люку.
– Да, неплохо, – признал он. – Посторонись, я первый.
Пока Макар нащупывал ступеньки, Сергей сверху освещал ему путь фонариком.
– Ух ты! – раздался снизу гулкий голос, как только Илюшин закончил спуск. – Серега, здесь есть на что посмотреть!
Бабкин спустился следом, пощелкал мертвую кнопку выключателя на стене и сообразил, что электричества в доме быть не может. Он переключил фонарь в режим максимальной яркости, поставил его на пол и обошел подвал.
– Вот здесь он их проявлял и печатал, – раздался из угла голос Макара. – Смотри, целую кабинку занавесочкой отгородил! Стол, кюветы… Непонятно только, зачем ему понадобилось лезть под землю.
– Наверху места мало, да и племянник мешал, – предположил Бабкин, принюхиваясь. – Слушай, здесь, похоже, был угол для хранения овощей, но все сожрали крысы. Смотри-ка, Чайка даже велосипеды в подвале держал!
Проржавевшие велосипеды, похожие на остовы реликтовых подземных существ, были прислонены к стене. Бабкин только теперь заметил, что все стены вокруг закрыты фанерными досками. Во многих местах на них болтались вырезки из журналов с фотографиями растений.
– Нормальный мужик бабу голую повесил бы, – проворчал Сергей, подходя к одной и рассматривая ее. – А этот все над пестиками-тычинками замирал. И здесь какой-то василек наклеил, и здесь…
Бабкин постучал по стене и убедился, что перед ним действительно фанера.
– Бред какой-то, – вслух сказал он. – Макар, зачем в подвале фанерные стены?
– Утеплитель, – лаконично отозвался Илюшин, выходя из-за шторки.
– Да кто так делает?! Это ж ерунда полная! Фанера гниет, изоляции никакой…
– За десять лет не сгнила, как видишь. Хм… Странноватое местечко, конечно, но снова ничего подходящего для нас…
– Слушай, да скажи ты мне уже, что ты ищешь?! – не выдержал Сергей. – Или хотя бы объясни, почему ты решил, что здесь что-то найдется!
Макар не ответил. Он встал, замерев в позе охотничьей собаки, как будто собирался сделать шаг и на полпути передумал.
Бабкин проследил за его взглядом и уткнулся в велосипеды.
– Что? – быстро спросил он. – На что ты смотришь?
Не отвечая, Илюшин сорвался в места и в одну секунду оказался возле стены. Он стоял перед ней почти вплотную, задрав голову, и глядел на что-то, не видимое Сергею.
