Бабкин подумал, что это многое объясняет. Да, Лидия и впрямь производила впечатление человека, ушибленного гардиной.
– Если бы она осталась стоять на месте, у нее было бы сотрясение мозга, точно вам говорю! – взволнованно сказала Клара, и Сергей понял, что поторопился с объяснением. – Но Гришка успел оттолкнуть ее.
– У меня в квартире тоже падали гардины, – заметил Бабкин.
– Гардина – ерунда, я и не придала бы ей значения! Но два дня спустя я полезла за кое-какими книгами в мансарду, и там на меня рухнула балка! Вы можете себе представить?
Бабкин вообще не мог представить, чтобы балка рухнула, в чем и признался откровенно.
– Вы уверены, что речь идет о балке? – уточнил он. – Это такой широкий брус под потолком…
– Господи, да не рассказывайте же мне, что такое балка! – вознегодовала сиделка. – Тяжеленное бревно упало практически на меня! И оно не было трухлявым, нет-нет! Его… Его… его перепилили!
– Нельзя подгадать, чтобы перепиленная балка упала в нужный момент, – огорчил ее Бабкин. – Поэтому на покушение тянет слабо.
– Я видела тень там, наверху. А лестницу, которая обычно стоит внизу, кто-то затащил на мансарду.
– Вы видели тень под крышей? – уточнил Сергей.
– Да, это был убегавший человек, я уверена.
– Но как бы он мог слезть незамеченным?!
– Очень просто, так же, как забрался наверх – по лестнице! Я видела ее, когда поднялась в мансарду, но не придала значения. А потом, когда балка упала рядом со мной, чуть не проломив пол, мне было не до того, чтобы кого-то преследовать!
– Что же вы сделали?
– Ничего, – помолчав, ответила Клара Ивановна. – Что я могла сделать?
– Например, написать заявление.
– Я не верю нашей милиции.
– А родственники у вас есть?
– Одна-единственная: троюродная сестра, Александра… Послушайте, вы! – с внезапной агрессией обрушилась она вдруг на Бабкина. – Какое вам вообще дело до моей родни?! Может быть, я с ней тысячу лет не общалась! Может быть, мы вообще враги?!
Сергей подумал, что заключение о здравомыслии снова оказалось преждевременным.
– Да нет мне никакого дела до вашей родни! Я всего лишь хотел предложить, чтобы кто-нибудь пожил с вами здесь, если вы боитесь. Ваша сестра сможет сделать это?
– Сестра… Нет, не сможет! Ей не дадут отпуск! Забудьте про нее, ясно?
– Бог с ней, с сестрой! – Бабкин начал сердиться. – И наплевать на милицию, раз вы никому не верите. Но почему бы вам, раз вы так уверены, что ваша жизнь в опасности, не оградить себя от покушений?
Сиделка удивленно уставилась на него:
– Как? Каким образом?
– Выставив всех четверых из дома, само собой, – так же удивленно ответил Сергей, не понимая, почему бы не прибегнуть сразу к самому простому решению.
– Да вы что?! – возмутилась Клара Ивановна. – Как вы можете такое советовать?! Это ведь несправедливо!
У Сергея, бывшего свидетелем семейного завтрака и хорошо помнившего рассказ доктора о порядках, царящих в доме Гейдманов, вертелось на языке много слов о справедливости и несправедливости. Но он понимал, что никакими словами не сможет воздействовать на эту женщину. «Марсианская логика», – говорил в таких случаях Макар Илюшин, и в данном случае Бабкин склонен был с ним согласиться.
– Теперь вам понятно, что спорить бессмысленно? Покушение было, и это дело рук кого-то из моих родственников! Ежу понятно, что они задумывают.
Сергей ощутил острый приступ нелюбви к безобидным ежам. Большинству из них было понятно то, что до самого Бабкина доходило долго и с трудом.
– До чего же продвинутые твари, – пробормотал он. – Хуже дельфинов.
– Что?
– Нет, ничего. Так вы сказали про ежей…
– Господи боже ты мой, да не про ежей, а про этих людей! Они хотят убить меня, а потом оспорить завещание! Может быть, не все, а кто-то один из них… Ваша задача – выяснить, кто именно! Вы начнете с того, что…
– Минуточку! – перебил ее Сергей. – Боюсь, я ни с чего не начну, потому что не смогу заняться вашим делом.
Круглые глазки под полукруглыми бровками уставились на него с недоверием.
– То есть как? Я вам хорошо заплачу!
– Простите, нет.
– Вы даже не знаете, сколько заработаете! Я могу обеспечить вас до конца вашей жизни! Хотя бы спросите сумму для приличия!
– Это не имеет значения. У меня уже есть клиент.
– Так разорвите контракт с ним! – Клара Ивановна пожала плечами с великолепным пренебрежением ко всем возможным клиентам.
Сергей больше не мог сдерживаться.
– Уважаемая Клара Ивановна, – задушевно сказал он. – То, что вы купили кулек нищих художников по две копейки штучка, не означает, что вам продадутся и другие. Простите. – Он встал, сделал шаг к двери, бросив последний сочувственный взгляд на инструменты.
– Куда?! – взвилась сиделка. – Я вас не отпускала!
– Я не одна из ваших игрушек, – пожал плечами Сергей. – До свиданья.
Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь, надеясь, что сиделке не придет в голову побежать за ним и устроить очередную сцену. Этой женщине все же удалось вывести его из себя непробиваемой уверенностью, что за свои деньги она может приобрести всех окружающих с потрохами.
Он чувствовал, что с него достаточно. Тайны, шепотки, давние убийства, рушащиеся балки, и эти люди, ведущие себя так, словно их выпустили недолеченными из психиатрической лечебницы – они давили на него со всех сторон, и на короткое время Бабкин смог приблизиться к пониманию того, что чувствовали те, кто хотел вырваться из Вязников: точно так же ему хотелось поскорее уйти из этого дома, сбросить с себя его невидимый гнет. К тому же Бабкина терзало чувство голода, и при мысли о строчке в сегодняшнем меню, обещавшей на ужин «утиный паштет с гарниром из овощей», он приходил в ярость. Утиный паштет Сергей мог рассматривать исключительно в роли приятного дополнения к ломтю белого хлеба, намазанного маслом, а сверху – так и быть! – утиным паштетом. Но не в качестве ужина!
– Утиный паштет, – бормотал он, на ощупь продвигаясь к выходу. – Алиби у него!
Его распирало от злости от того, что он бессмысленно потерял уйму времени.
«Конечно, я должен был спросить сумму для приличия, после чего бухнуться в обморок от избытка чувств, а затем броситься целовать ноги этой рыжей мыши! Или наоборот: сначала ноги, потом в обморок. Тьфу! Выбраться бы отсюда поскорее…»
Но у порога он встал как вкопанный, не сводя глаз с предмета, который заметил только сейчас.
Взгляд Бабкина привлекла самая прозаическая вещь: стойка для обуви. Ее собрали из нескольких этажей, и на нижнем лаково поблескивали новенькие калоши, а с верхнего свешивались шнурки маленьких кед, похоже, совсем детского размера. А посередине, как раз между калошами и кедами, валялись небрежно брошенные на полку несколько пар мужской обуви: разношенные ботинки, черные штиблеты – и пара пыльных кроссовок.
