Мы добрались до машины, я усадила детей на заднее сиденье и
тронула “Фольксваген” с места. Нужно перевести детей в другой сад. На
Васильевский. Поближе к дому. Каждый день возить их через центр, по часу проводя
в пробках, — просто пытка.
Но перевести детей в другой сад я не имела права. Я вообще
не имела никаких прав. Я была только подруга покойной, не больше. Завтра
(послезавтра, через три дня) меня снова начнут донимать всевозможные дамы из
органов надзора и опеки. Рано или поздно мне придется отдать детей. В зеркало
обзора я видела их круглые лица, их одинаково вздернутые носы; они были
двойняшками, но с возрастом Катька все больше становилась похожей на мать, а
Лаврентий — на Быкадорова.
Я снова возвращалась к тому, от чего тщетно хотела
избавиться. Пока Лавруха-младший будет по-бычьи нагибать голову, пока
Катька-младшая будет обнимать меня за шею во сне, я не найду себе покоя.
Неотмщенная Жека будет вечно преследовать меня.
Моя сегодняшняя поездка в Зеленогорск принесла неожиданные
плоды, но в состоянии ли я ими воспользоваться? Конечно, я хоть сейчас, по
приезде домой, могу снять телефонную трубку и набрать номер Марича. И
рассказать ему все. С самого начала. Но тогда я сдам укатившего в Финляндию
Снегиря. И саму себя я тоже сдам. Преподнесу следственным органам на блюдечке.
Нет никаких гарантий, что Марич выслушает меня до конца. Он может просто
отправить меня в КПЗ, как человека, причастного к хищению имущества граждан. А
если учесть, сколько стоит картина… И сколько денег мы получили за нее со
Снегирем…
Двумя годами условно мне не обойтись.
И пока я буду куковать в какой-нибудь колонии в ватнике и
косынке, убийца Жеки будет преспокойно разгуливать на свободе. Ты сама загнала
себя в угол, Катерина Мстиславовна.
Я с досадой ударила рукой по рулю, а Катька, приподнявшись
на сиденье, коснулась моего плеча.
— Что-нибудь случилось, тетя Катя?
— Ничего не случилось. С чего ты взяла, девочка?
— Ты ругаешься вслух. Дожили!..
— Плохими словами? — испугалась я.
— Нет. Обыкновенными.
— Я больше не буду. Обещаю тебе.
В начале седьмого мы были уже дома. Раздев и покормив детей,
я отправила их смотреть мультики по видео, а сама уединилась на кухне. Мне
предстоял веселенький вечерок: неожиданно полученные сведения нужно систематизировать
и привести к общему знаменателю. И прежде всего отрешиться от крамольной мысли,
что картины Лукаса Устрицы разят наповал. При этом я старалась не думать об
оставленном в Мертвом городе Остреа Херри-бое. Никаких вестей от него не было,
да и газеты молчали. Хотя я открывала их с некоторой опаской: гипотетический
Страшный Суд, в который я по-прежнему не верила, все еще помахивал обрубком
хвоста. Осенние землетрясения на Тайване и в Турции, летние наводнения в Европе
— Зверь был бы доволен. Но не он виновен в смерти Жеки. Не он и не картина.
Смерть Жеки не вписывалась в классическую схему, она была
бессмысленной и в то же время несла в себе высочайший смысл: кто-то хотел
избавиться от свидетеля. Картине незачем избавляться от свидетелей, но той же
картине легко подыграть. Все, Катерина Мстиславовна, ты даешь себе слово, что
больше не будешь впадать в мистику, а попытаешься посмотреть на все
произошедшее абсолютно трезвыми глазами.
Клянусь, сказала я сама себе и — для верности — пару раз
стукнулась лбом о холодильник.
Начнем сначала. И во главу угла поставим тезис, что картине
можно подыграть. А это значит, что кто-то умело воспользовался легендой о
Лукасе ван Остреа. О том, что его картины несут в себе черную магию,
заставляющую людей в лучшем случае умереть от инфаркта. Эту легенду можно
прочесть в любом специальном журнале. И даже не специальном. Опустим заключение
патологоанатома и представим дело так, что Леху Титова банально замочили.
Поводов было предостаточно, главный — профессиональная
деятельность, как это принято характеризовать в оперативных репортажах. Итак,
Алексей Алексеевич Титов покупает очень дорогую картину. Это вопрос престижа,
он просто не может ее не купить (и это хорошо знает человек, который собирается
убрать его с дороги). Алексей Алексеевич знакомится с девушкой, которая похожа
на рыжеволосую красавицу с внешней створки триптиха (это я), имеет
неосторожность влюбиться в нее и приглашает к себе пожить. Устраивается
вечеринка, во время которой Алексей Алексеевич гибнет. Но перед этим его
заманивают в кабинет под предлогом того, что его ждет там возлюбленная (я
почему-то ни секунды не сомневалась, что именно так Леха и оказался в кабинете,
иначе зачем было закрывать меня наверху?). Он гибнет (здесь я старательно
обошла причину смерти), а его возлюбленную выпускают, чтобы она побыстрее
забила тревогу и обнаружила тело.
Вот и все.
Я сразу же отбросила Быкадорова с Гольтманом и
сосредоточилась на Лехе, потому что сама оказалась косвенной свидетельницей его
смерти.
И у этой косвенной свидетельницы накопились вопросы.
Почему в тот вечер не работал кондиционер и имеет ли это
какое-то отношение к убийству? Тут я вовремя вспомнила, что, когда нашла
Быкадорова, форточка в Жекиной спальне была закрыта (узелок незначительный, но
вполне способен связать две этих смерти, а в моем случае любая аналогия только
на руку).
Почему что-то ужаснуло Жеку не сразу, а лишь спустя время, и
только после того, как она узнала о смерти Титова? Возможно, она видела убийцу,
но не придала этому значения. И была не опасна до тех пор, пока что-то не
сопоставила.
Почему человек, закрывший меня в спальне, не воспользовался
боковой лестницей сразу, а спустился вниз по центральной? Ведь самое короткое
расстояние между этими комнатами на разных этажах — боковая лестница.
Почему Жаик, подаривший золотой браслет Жеке, так и не
объявился на ее похоронах? Ведь отдать последний долг знакомому человеку так
естественно…
Жаик, вот идеальная фигура.
Отбросив все остальное, я наконец-то сосредоточилась на
Жаике. Допустим — хотя бы допустим, — что кому-то было необходимо убрать
Леху. Два покушения сорвались. Но его нужно дожать — не мытьем, так катаньем. И
тогда всплывает Жаик. Он устраивается телохранителем к Титову — скорее всего по
рекомендации Владимира Михайловича Юхно (тот еще деятель!) — и подтачивает Леху
изнутри…
Нет, черт возьми! Нет. Я снова стукнулась лбом о
холодильник.
Жаик работал на Титова три года — слишком большой срок,
слишком далеко разведены во времени замысел и воплощение. Ни один заказчик не
будет ждать три года, бизнес развивается стремительно, и если Леха Титов
кому-то помешал, его нужно убрать немедленно… И как тогда браслет Жаика
оказался у покойной Жеки?..
В случае с Жаиком — если я остановлюсь на Жаике как на
потенциальном убийце — картина не цель, а средство.
А если все наоборот и целью является картина? Попросим,
товарищи, на сцену нашего сельского клуба голландского товарища Ламберта-Херри
Якобса. Аплодисменты.
