— Давайте поговорим, Катрин…
Поговорить-то можно, только вот кочерга зачем?
Я решила стоять до последнего. Притворюсь спящей, в конце
концов, не будет же он опускать кованое железо на голову спящей девушки.
— Вас нет уже четыре часа…. Кто бы мог подумать!
— Я волнуюсь!.. Кто бы мог подумать!
— Я говорил вам, что в Мертвом городе можно
заблудиться…
Кто бы мог подумать!
— Он совсем не такой, каким кажется на первый взгляд…
Кто бы мог подумать!
— Не стоит ходить по нему ночью. Одной…
Спасибо за совет.
— Мало ли что может случиться… Это точно.
— Но вы не должны бояться…
Ага. Особенно в контексте каминной кочерги.
— Может быть, я кажусь вам странным… Еще каким
странным, Херри-бой.
— Но все проще и сложнее одновременно, Катрин. Не
проще, это уж точно.
— Вы нужны Мертвому городу, Катрин. Вы должны разгадать
его тайну… Вы ведь уже сделали первый шаг… Это ты говорил, не стоит
повторяться.
— Сделайте второй… Спешу и падаю.
— Я жду вас, Катрин. Я буду ждать вас в доме. Мы обо
всем поговорим спокойно. Наверное, у вас есть вопросы. Я готов ответить на них…
Свежо предание, Херри-бой. Мы узнаем друг о друге все — и
станем врагами. А враг с каминной кочергой — это опасный враг.
— Я буду ждать вас… Не задерживайтесь.
Надо мной скрипнули грубо сколоченные доски: Херри-бой
поднялся с кровати, каминная кочерга взмыла вверх, а красные носки отдалились
от меня на почти безопасное расстояние. Снова скрипнули половицы.
Обманный маневр.
Сейчас ты подождешь внизу, пока я не выползу из своего
ненадежного убежища, а потом возьмешь меня тепленькую и, под конвоем каминной
кочерги, доставишь к своим фотографиям. И снова будешь мучить меня никому не
нужными сравнениями с дочкой бургомистра.
Но у Херри-боя не хватило терпения. Он вернулся через три
минуты. Я все еще, скорчившись, лежала под кроватью. Игры закончились. Через
секунду он подойдет и вытащит меня за рыжие волосы…
Херри-бой действительно подошел к кровати — но только затем,
чтобы поправить музейный экспонат. Он стряхнул простыни и подтянул одеяло. А
потом снова повесил тонкий канат.
— Вы, русские, очень неаккуратны, — сказал
Херри-бой в пространство.
Он был настоящим смотрителем музея. Настоящим директором.
…Шаги Херри-боя уже давно стихли, но я все еще не торопилась
вылезать из-под кровати. Мне не нравилось его поведение, сoвсем не нравилось.
Но он тактичен — пока еще тактичен. Я ему нужна. Пока еще.
У меня не было часов, и в темной утробе дома я
ориентироваться не могла. Но и сидеть под кроватью вечность я не могла тоже.
Немного успокоившись, я все же покинула свое убежище и, сняв ботинки, осторожно
спустилась вниз. Херри-боя нигде не было, но он предусмотрительно оставил мне
зажженную лампу. Она стояла на столе и освещала нижний этаж дома ровным неярким
светом. Мысленно поблагодарив заботливого безумца, я прикрутила фитилек и
огляделась. Не мешало бы вооружиться на случай мелких неприятностей с
Херри-боем.
Но быт давно умерших голландцев был совершенно невинен: яркие
вышивки, резные полки, фаянсовая посуда и безделушки из металла, смахивающего
на серебро. Такими безделушками хорошо открывать пивные бутылки. Ни на что
другое они не годятся.
Я вышла из дома, плотно прикрыв за собой дверь.
И поразилась тому, что увидела: в каждом из нескольких
домов, составляющих улицу, на первых этажах горел тусклый свет. Огоньки в
пустых глазницах домов выглядели невероятно, они не согревали здания, совсем
напротив — лишь подчеркивали их безжизненность. Даже могилы, украшенные горящими
свечами в Родительскую субботу, выглядели бы более обжитыми. Херри-бой, должно
быть, обошел все дома и в каждом оставил по лампе. И в каждом поднимался на
второй этаж. И поправлял покрывала. И поправлял веревки. И произносил ту же
тронную речь, которую слышала я. Ты чересчур тактичен, Херри-бой. А уму
тактичность противопоказана. Особенно изощренному. Быть может, поэтому
“Всадниками” владеешь не ты, а я. Быть может, поэтому ты не разгадал тайну
скорпионьих хвостов. А я ее разгадала. Или почти разгадала. Быть может, поэтому
ты кажешься почти умалишенным.
Стараясь избегать света в окнах, я поднялась вверх по улице.
Отсюда был хорошо виден весь остров, слабо освещенный лампами в домах. Только
два дома были темными и безжизненными — берлога Херри-боя и остов рыбной лавки
Рогира Лонгтерена. Подумав несколько секунд, я решительным шагом направилась к
лавке. Может быть, сень пятнадцатого века спасет меня от ненавязчивых
домогательств Херри-боя. И его такой же ненавязчивой кочерги.
Я хорошо помнила безжизненные стены рыбной лавки Рогира. Но
когда ночь накрыла ее с головой, интерьер вдруг причудливо изменился. Да, я
хорошо помнила стены, но я совсем забыла, что дом этот, в отличие от всех
других домов, принадлежит прошлому. И оно обступило меня, стоило только мне войти.
В торце дома зияла прорезь окна, но теперь она была заполнена призрачным светом
— матовый купол Музея Картины заглядывал в лавку. Несколько секунд я стояла,
зачарованная этим причудливым зрелищем. А потом дом вдруг ожил, наполнился
тенями когда-то живших здесь людей — или мне это только показалось? Мастерская
Лукаса Устрицы была наверху, на втором этаже, — сейчас о ней напоминали
только стены, но дух художника все еще витал здесь, я могла в этом поклясться.
Иначе как объяснить, что лавка до сих пор жива и наполнена дыханием. Шепоты и
крики окружали меня со всех сторон: здесь разделывали рыбу, отчаянно
торговались из-за медяков, костерили менял, прикармливали кошек и писали
картины…
Не в силах справиться — с шумом в ушах? с шумом в голове? с
шумом в сердце? — я села на камни. И тотчас же услышала голос Херри-боя.
— Вот я и нашел вас, Катрин…
* * *
Это было так неожиданно, что я едва сдержала крик и вскочила
на ноги: из-под “катерпиллеров” полетела мелкая галька. Херри-бой стоял передо
мной и улыбался. Руки он предусмотрительно спрятал за спину.
— Вот я и нашел вас, Катрин, — тихо повторил он.
— Черт, вы меня напугали…
— Зачем вы прятались?
— С чего вы взяли? Я вовсе не пряталась. Просто гуляла
по острову.
— Ну, и как прогулка?
— Замечательно. Это вы устроили такую иллюминацию?
— Кроме меня и вас, на острове никого нет.
— Да, действительно. Сморозила глупость, извините. Но
выглядит впечатляюще.
— Правда?
— Правда. И часто вы такое устраиваете?
