Пока я вяло рассуждала на эту тему, в глубине острова что-то
глубоко вздохнуло. Я скорее почувствовала, чем услышала это. Нет, ничего не
изменилось вокруг, Херри-бой по-прежнему сидел напротив меня, фотографии
по-прежнему лежали между нами, а огонь по-прежнему тихо тлел в камине. Ничего
не изменилось. И все же я услышала этот шедший ниоткуда звук.
— Что это? — спросила я у Херри, и губы у меня
мгновенно пересохли.
— Не знаю, — лицо Херри было непроницаемым.
— Но ведь вы же слышали этот звук, Херри?
— Какой звук?
— Вот что. Дурой я себя не считаю. И нужно очень
постараться, чтобы напугать меня.
— Вы думаете?
Херри-бой грациозно выгнулся — до сих пор я даже не
подозревала такой грации в его угловатом теле — и взял в руки каминную кочергу,
мою единственную надежду на самозащиту в обозримом пространстве.
— Что это было, Херри? — я не сводила глаз с
кочерги. Но не станет же он опускать ее на мою бедную голову в самом деле!..
Херри повернулся к камину, сунул в него кочергу и
переворошил поленья.
— Я рад, что вы это тоже услышали, — просто сказал
он.
— Что это?
— Не знаю. “Это” началось не так давно. Несколько
недель тому назад. Когда я вернулся из Петербурга.
Я уже знала, что именно хочет сказать Херри-бой: все началось
именно тогда, когда он вернулся на остров и проявил фотографии. И смутно уловил
в состыкованных краях какую-то странную закономерность. И интуитивно решил, что
где-то существует какая-то дверь — или нечто похожее на дверь, — которая
выпустит наружу… Иначе к чему все эти разговоры о ключе?
Да, приходится признать, что безумие заразительно.
Херри надолго замолчал, он предоставил право трактовки
событий мне самой.
— Здесь что, сейсмически активная зона? — я решила
не сдаваться.
— Нет. Это же Голландия, Катрин. Голландии угрожает
только вода, но с этим научились справляться.
С этим научились, а со всем другим?.. С одинокими безумцами,
подобными тебе, которые норовят заставить человечество смотреть на мир их
глазами.
— А как вы сами думаете, Херри? Вас это не пугает?
— Пугает.
— Я бы на вашем месте бежала бы отсюда куда глаза
глядят.
— Но вы здесь, Катрин. И не на моем месте, а на своем…
— Думаю, что я здесь долго не задержусь. Сыта по горло
вашими апокалиптическими штучками.
— Неужели вы не хотите узнать? Неужели вы не хотите
пройти весь путь до конца? Вы ведь уже ступили на него, Катрин…
— Предпочитаю наблюдать за событиями с материка. И
прочитать о конце света в газетах, Херри.
— Вы осторожная.
— Да.
— Почему вы не хотите мне помочь? Я уверен, что если бы
вы захотели…
— Я и так сделала для вас все, что могла. И слово
“Возьми!” тоже нашла я, не забывайте. Вам остается только внимательно
оглядеться по сторонам, Херри. Удовлетворить свой исследовательский зуд.
— Нет, я сказал не правильно. Вы не осторожная. Вы
боитесь.
Если я чего-то и боялась, то только Херри с кочергой в
тонких интеллигентных пальцах.
— Боюсь? Чего?
— Что все это окажется правдой. Вы не хотите признаться
себе, что поверили в существование Зверя, что вы с самого начала знали о
предназначении картин. Что смерть до сих пор преследует тех, кто с ними
соприкасается.
— Но мы-то с вами живы, Херри.
— Мы живы, потому что не случайны. Мы призваны. Мы
расчистили дорогу и теперь должны соединить картины. Без нас этого не
произойдет. Без вас, Катрин. Поэтому-то вы и приехали на остров.
Черт возьми, он не просто безумец, он еще и маньяк! Что
значит — “расчистили дорогу”? Раскидали трупы по сторонам, что ли?! Когда-то
картина шепнула на ухо Херри-бою — “ты должен остаться”. И он остался.
Интересно, что еще она шепнула ему на ухо? “Абсолютный эффект, и никаких
следов”?
Я поднялась.
Как можно больше естественности, Катерина Мстиславовна, не
нужно показывать ему, что ты чего-то боишься.
— Куда вы, Катрин?
— Пойду пройдусь, — как можно беспечнее сказала
я. — Подышу воздухом, подумаю над вашими словами. Они заслуживают того,
чтобы над ними подумали.
— Подождите, — он даже не сделал попытки задержать
меня, и я усмотрела в этом хороший знак. — Подумайте еще и о том, что
Лукас не случайно выбрал вас: и сейчас, и тогда.
Нет, это просто невыносимо!
— Слушайте. Я, конечно, атеистка, но то, чего пытаетесь
добиться вы, — и от меня, и от себя… Это настоящий сатанизм. Вы будете
гореть в аду, Херри.
Очень ценное замечание, особенно если учесть близость
Страшного суда под толстым защитным стеклом. Стараясь сохранять спокойствие и
держать спину ровно, я направилась к вешалке. Херри двинулся за мной. Кочергу
он так и не оставил.
— Не спутайте куртки, Катрин. Вы уже ошиблись. Один
раз, — сказал Херри.
Черт, ну конечно, он с самого начала знал, что я напялила
его куртку. В этом не было ничего предосудительного и ничего опасного, если бы
я не вылезла с вопросом о его поездке в Россию. Зачем только я спросила его об
этом, если уже предвидела ответ? Я дала ему понять, что знаю о его
бессмысленной лжи. И не считаю ее такой уж бессмысленной.
Херри смотрел на меня проникновенным прозрачным взглядом. Он
был достойным противником.
— Хорошо, — сказала я. — Я надела вашу
куртку. Я видела ваши документы.
— Я знаю, что вы не в меру любопытны. Вы можете взять
то, что вам не принадлежит.
— К сожалению. Испорчена советской властью. Но и вы
тоже не ангел, Херри. Вы же были в Питере в феврале. Должно быть, расчищали
дорогу, как вы выразились. Иначе откуда бы вы узнали об Эссене?
— Эссен — это ваша большая проблема, Катрин. И человек,
живущий в нем. Стоит только ему заговорить… И сразу же вскроется, что вы
присвоили картину. Как вам это удалось, Катрин? — Херри-бой с любопытством
посмотрел на меня.
До этого мы не клали руку на Библию, мы не говорили ни “да”
ни “нет”, как в старой детской игре, мы оставляли без внимания все прямые
обвинения и все косвенные улики, мы виртуозно пользовались правом молчания. И
пока мы пользовались этим правом — мы оставались союзниками. А значит, не знали
друг о друге ничего. Роскошь все знать могут позволить себе только враги.
— Так как вам удалось это сделать, Катрин? — снова
напомнил о себе Херри-бой.
— Вы должны знать об этом, Херри. Если уж знаете об
Эссене…
