— Покрутите блюдце, покапайте воском, вызовите дух,
наконец.
— Вы шутите, Катрин?
Ну слава богу, до тебя дошло! Даже Пупий Саллюстий Муциан
соображает быстрее… Вернее, соображал.
— Шучу. А если говорить серьезно, я не знаю, что с этим
делать. Может, ваш Лукас тоже был шутником и обожал оставлять такие записочки
влюбленным девушкам… Прямо на своих бессмертных полотнах.
Глаза Херри-боя сверкнули, и сумасшествие, все это время
цеплявшееся за края век голландца, рухнуло в его зрачки.
— Вы… — тихо произнес он, — вы его девушка,
Катрин. Вы только не помните этого… Прошло столько времени. Но вы обязательно
вспомните…
Спокойно, Катерина Мстиславовна!.. Голландец окончательно
свихнулся на этом своем одиноком острове. Конечно, у него бывают ремиссии, и
даже длительные, особенно во время пребывания среди людей, но это дела не
меняет. Главное, быть спокойной. Кажется, ты где-то читала, что страдающим
психическими расстройствами нужно смотреть прямо в глаза. И разговаривать с
ними ласково. И так же ласково попытаться предложить альтернативную точку
зрения.
— Увы, Херри. Я всего лишь гражданка России. И зовут
меня Соловьева Екатерина Мстиславовна. Я даже сообщу вам свой год рождения,
хотя это не принято. 1970-й. Тысяча девятьсот семидесятый, а не какой-нибудь
тысяча четыреста семьдесят седьмой.
— Тысяча четыреста семьдесят девятый, — тихо
сказал Херри. — Дочь бургомистра Катрин умерла в возрасте двадцати лет.
— Вот видите! — преувеличенно обрадовалась
я. — Так что я не гожусь. Все сроки вышли. Старая перечница. Старая дева.
Синий чулок. Извините. Может быть, попытаемся починить мотор? Я немного в этом
разбираюсь.
— Я не думаю, что у вас получится, — осторожно
подбирая слова, сказал он. — Это очень сложный мотор. Он несколько раз
выходил из строя. И его чинили только профессиональные механики.
— Да будет вам, Херри! Я только посмотрю.
Глаза Херри блеснули — затравленно и торжествующе одновременно.
Кажется, я совсем забыла, что говорила ему — “нет, я не разбираюсь в моторах”.
Он уличил меня, но и сам был уличен.
— Вы же сказали, что ничего в этом не смыслите. А
теперь вдруг решили посмотреть… Это каприз, Катрин. Я не могу доверить вам наш
единственный катер. Наше единственное сообщение с побережьем.
— Хуже не будет.
— Нет, Катрин.
Поделом тебе, Катька, будешь знать, как не помнить, о чем
врешь. Всегда помни свою ложь и не попадайся — именно это я сделала бы первой
библейской заповедью, будь моя воля… Единственное сообщение с берегом, скажите,
пожалуйста!.. Интересно, как сюда доберется механик?
— Интересно, как сюда доберется ваш механик, если этот
катер — все ваше богатство?
Херри-бой поморщился: я тоже уколола его.
— Его отвезут… Я свяжусь с берегом и скажу, что наша
лодка встала.
— Вот видите, мы ничего не теряем.
— Вы не почините мотор, Катрин, — сказал Херри.
И я поняла, что это не относится ни к моим способностям, ни
к умению разбираться в технике. Нет. Он просто не даст мне сделать это.
— Херри, это глупо. Вы не можете держать меня здесь. В
конце концов, я подданная другой страны…
— Вы воровка, Катрин, — в отчаянии бросил
он. — Вы и ваш приятель. Вы украли картину, она никогда не принадлежала
вам.
Ах ты сукин сын! Вот наконец-то и проявилось твое свиное
рыло. Вылезло наружу и радостно захрюкало.
— Интересно, кому же она принадлежала?
— Совсем другим людям… They dead. Они умерли… Они
мертвы, и вы воспользовались этим, — наши дивные отношения стремительно
катились под откос.
Я громко расхохоталась, хотя больше всего мне хотелось
плакать.
— Это недоказуемо, Херри! А если вы будете доставать
меня и нести всякий бред, вы никогда не получите недостающую часть картины,
обещаю вам!
— Что ж, придется, видимо, съездить в Эссен. Это не так
далеко.
К этому пассажу Херри я оказалась совершенно не готова.
Эссен, место отдохновения добрейшего Иосифа Семеновича. Он отказался от
картины, он не заявил о ее пропаже, но что это меняло, если про Эссен пронюхал
Херри-бой? И не только про Эссен скорее всего. Эта очкастая тварь способна на
многое, она обработает младшего Гольтмана в момент, и тогда нам с Лаврухой не
избежать неприятностей.
Эссен — запрещенный прием, и Херри-бой применил его сразу
же, хотя мог приберечь на сладкое. Низкий тип. И это после всего того, что я
для него сделала! Даже за последний час. Нож в спину, удар ниже пояса. Хорошо,
что я не мужик… Но и бабу голыми руками не возьмешь. Тем более такую русскую,
.такую рыжую и такую отчаянную, как я.
— Катер сломан, Херри, — напомнила я. — Так
что в Эссен вы не попадете. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней.
— У вас хорошая стойка. Вы держите удар, — сказал
Херри.
— Да уж конечно. Из-за несчастной любви я бы точно
топиться не пошла. Как ваша любимица из пятнадцатого века. Пассия Лукаса.
— Осторожнее, Катрин. Вы на его территории.
Веселенькая перспектива — коротать двое суток под одной
крышей с сумасшедшим.
— Вы неадекватны, Херри. Не знаю, как это звучит
по-английски. И по-голландски тоже не знаю. Давайте заключим перемирие. Выпьем
еще бренди.
Можно попытаться напоить его, не так уж он силен в
традиционной русской забаве. Накачаю его бренди и займусь катером. Или
попытаюсь позвонить на берег в крайнем случае. Должны же они откликнуться на
призыв “Спасите наши души”!
— О, вы очень тонкая штучка, Катрин, — засмеялся
Херри-бой. — Я не буду пить с вами. С вами опасно пить.
— Думаешь, с тобой не опасно? Еще как опасно. Опасно не
пить, — я не выдержала и быстренько соскочила на “ты”. — Того и гляди
свихнешься.
— Ну зачем вы так? — он совсем не обиделся: его
близорукий английский не различал “вы” и “ты”, а обвинения в неадекватности и
вовсе не трогали. — Вы преувеличиваете…
Действительно, со “свихнешься” я явно перегнула палку. Я
слишком непоследовательна для того, чтобы сдвинуться, меня слишком шарахает из
стороны в сторону. Глобальная идея — вот чего мне не хватает. А только
глобальные идеи привлекают сумасшедших… У Херри-боя — целый букет глобальных
идей. Поиски ключа, например. Или приход Зверя в конце года, украшенного перевернутыми
шестерками… Или моя миссия — миссия двойника, которую он придумал для меня. Но
ведь я и сама почти справилась с ней. И теперь могу быть запросто принесена в
жертву. Недаром Херри сказал, что кончина дочери бургомистра была туманной… В
который раз я пожалела о том, что согласилась на эту поездку. Сиди теперь, как
последняя дура, требуй ремонта мотора, да еще улыбайся. Нет, если я выберусь
отсюда — ни одного иностранца к себе на пушечный выстрел не подпущу. Только в
качестве гостиничных боев и гарсонов в кабаках. Ну и еще стюардов в
бизнесс-классе.
